Лякмунт - Основание

Я почувствовал, что мне холодно, и решил что-нибудь на себя накинуть. Идти за халатом в комнату, где лежало мертвое тело, мне не захотелось. Поэтому я сходил в спальню, где надел джинсы и майку. Раздался звонок. Сначала я подумал, что это звонит телефон, потом сообразил, что звук совсем другой и доносится не из спальни, а из коридора. Я подошел к входной двери и спросил, кто там. Из-за двери раздался знакомый рычащий бас:

– Свои! Это я, открывай, Траутман!

Всё правильно, ведь Петров ошивался где-то по соседству, а не в своем Красноярске, как я предполагал. Я открыл дверь, но никакого Петрова там не оказалось. На пороге стоял незнакомый худой, очень высокий парень примерно моего возраста. Одежда на нем была на пару размеров больше, чем следовало, и висела мешком. Я попытался заглянуть за спину незнакомца, надеясь обнаружить там Петрова, но юноша вдруг прорычал знакомым голосом:

– Старых друзей не узнаешь, Траутман? Так и будешь меня в коридоре держать?

Это действительно был Петров. Помолодевший лет на пятьдесят-шестьдесят, но всё равно очень узнаваемый. Мы уже больше часа сидели вдвоем на кухне, а мне всё не удавалось свести воедино в общую картину разрозненные кусочки мозаики последних событий. Когда, наконец произошедшее со мной за два последних года более-менее прояснилось, я вынужден был признать, что даже не мог предположить, что существуют люди, настолько коварные, как мой старый, а ныне молодой приятель.

Первым делом, войдя на кухню, Петров поинтересовался, есть ли у меня водка. Не дожидаясь ответа, он уверенно подошел к холодильнику и быстро вернулся к столу, неся в одной руке прозрачную бутылку и банку маслин в другой.

– Смотрю, ты здесь здорово ориентируешься, – подозрительно сказал я. – Приходилось уже тут бывать?

Петров тихонько прорычал что-то в ответ, не отрываясь от важного дела – он жевал маслину и разливал водку в две большие рюмки, которые успел принести из бара.

– Ну что, Траутман, давай выпьем за то, что всё так удачно закончилось, – предложил Петров.

– Я же тебе уже рассказывал о своих сложных отношения со спиртным, – отказался я.

– Всё позади Траутман. Теперь ты можешь напиваться до поросячьего визга, а наутро, как положено приличному человеку, страдать лишь сухостью во рту и головной болью.

– Вот уж радость великая, – меланхолично сказал я. – А собственно, почему ты так считаешь?

– В качестве побочного эффекта ты приобрел абсолютное здоровье, – охотно объяснил Петров. – Конечно, это не навсегда, и лет через пятьдесят придется что-нибудь предпринять, но время пока есть.

– Про побочный эффект я, допустим, понял. А какой эффект основной?

– До тебя не дошло, что ли? – удивился Петров. – Теперь любую секвенцию ты сможешь читать, как открытую книгу.

– Ага, лет примерно через триста.

– Нет никакой трехсотлетней заморозки. То есть, наверное, она существует, но мы выполнили совсем другую секвенцию. Чувствуешь, какая жизнь для тебя начинается?

Он одним глотком выпил водку и тут же снова наполнил свою рюмку.

– Дорвался, старый абстинент – неодобрительно заметил я, – сейчас по-быстрому допьешь бутылку и поедешь к девкам?

– Траутман, – осуждающе прогудел Петров, – какие девки? Я же женатый человек, у меня молодая красавица жена.

– Интересно, а как ты собираешься объяснить красавице жене, что тощий молокосос и престарелый муж – одно и то же лицо?

– Но ты же меня признал? – рассудительно возразил молокосос.

– А как ты планируешь вступить во владение своим многочисленным имуществом? – боюсь, что в моем голосе ехидство было выражено довольно отчетливо, – ты уверен, что тебя пустят на порог собственного дома?

– Не волнуйся, Траутман. Кое-какой опыт по этой части у меня есть.

Я не сразу понял, что имеет в виду Петров. А когда, наконец, сообразил, все предыдущие чудеса начали казаться довольно незначительными.

– Ты хочешь сказать, что проделываешь этот фокус не в первый раз?

– Ну, не именно этот фокус, – Петров с удовольствием разжевал и проглотил еще одну маслину. – Конкретно этот фокус можно будет повторить лет примерно через шестьсот. Есть основания полагать, что у нашей секвенции именно такой период безразличия.

– Подожди, я правильно понимаю, что медведям эту секвенцию подбросил именно ты?

– А кто же еще? Я и подбросил.

– А зачем, для чего ты привлек к этому медведей? Чего ты не мог бы выполнить сам, без их помощи?

– Во-первых, в секвенции, как ты заметил, принимают участие четыре граспéссы. Причем одна из них должна добровольно принести себя в жертву. Кроме того, у меня не было драконьей крови, а у них была.

– А откуда ты узнал, что у медведей есть драконья кровь?

– Мне об этом сказала Ирина в тот день, когда ты приносил своё жульническое нерушимое обещание о неучастии в секвенциях заморозки.

– Интересно, откуда медведи узнали о том, что тебе нужна драконья кровь?

– Мне удалось навести их на ложную мысль, что единственной целью создания Секвенториума было собрать рецепты всех буллов, чтобы отыскать среди них рецепт драконьей крови.

– А разве это было не так?

– Траутман, – осуждающе пробасил Петров, – не так я прост. Уверяю тебя, это была вовсе не единственная цель, а, всего лишь, одна из многих.

– А чем ты расплатился с медведями за кровь дракона?

– Тобой, – без тени смущения объяснил Петров. – Я им сдал тебя. Кроме того, я им рассказал, что твое нерушимое обещание было фальшивкой. Разумеется, они были уверены в этом и без меня, но им было неизвестно, что я об этом знаю. В результате, мой вероломный поступок убедил их в искренности моих намерений.

– Ты, Петров, кажется, забыл упомянуть, что пообещал им принять участие в секвенции заморозки, – уточнил я.

– Ничего подобного. Медведи понятия не имели, зачем мне драконья кровь. А описание секвенции заморозки они получили в специальной редакции, где про драконью кровь не было ни слова.

– И кто же этот рецепт для медведей редактировал? – раздумчиво протянул я. Кажется, именно такие вопросы носят название риторических.

– Интересно, почему тебе, старина Петров, нужно было выполнить именно эту секвенцию? Почему ты не воспользовался той, что применял ранее?

– Те, что я применял ранее, в настоящее время отдыхают и набираются сил. К сожалению, использовать повторно их можно будет еще не скоро. Но ведь мы никуда не спешим, можем немного подождать, правда?

– Ты сказал «те»? Их было несколько? Интересно, а сколько тебе лет, мой старый вероломный друг?

– Насчет вероломного, ты это зря, – серьезно сказал Петров. – Риска для тебя не было почти никакого. А что до моего возраста, то джентльмен не должен задавать таких вопросов другому джентльмену, – Петрову в голову пришла забавная мысль, и следующую фразу он прорычал уже сквозь смех. – Лет через двести ты сам поймешь, как неприятно отвечать на такие вопросы!