Майкл Муркок - Город в осенних звездах

— Может быть, наш единственный шанс, — пробормотал О'Дауд себе под нос, — взорвать к чертям весь подвал. Жалко только терять добрый эль. Я и не думал, что может дойти до такого. Кто им командует, фон Бек?

— Один из лучших воинов Франции, — отозвался я. — Ветеран многих битв и революции также. Монсорбье.

— Видно, хороший солдат. — Ирландец почесал красный нос заряженным пистолетом. — Раз уж он нашел способ, как одолеть мою рыбину.

— Рыбина это что — какая–нибудь боевая машина? — полюбопытствовал я.

О'Дауд от души расхохотался, словно я сейчас выдал некую замысловатую шутку.

— Разумеется, сударь! Именно боевая машина! Ой, не могу, ха–ха–ха! — Слезы брызнули у него из глаз и покатились по красным щекам, точно стеклянные шарики по плюшу. — А вы, сударь, смекалистый!

Я мог только жалеть о том, что моя «шутка», так его развеселившая, была вовсе не преднамеренной. Я так и не понял, что это за рыбина. Снова раздались мушкетные выстрелы и последовал ответный огонь. Похоже, обе стороны достигли некоей мертвой точки. А потом откуда–то из темноты донесся громкий голос, и во мраке мелькнул белый платок, нацепленный на острие шпаги.

— Переговоры! — надрывался Монсорбье. — Переговоры, сударь!

— Черт возьми, сударь, что вы сделали с моей рыбиной? — прокричал в ответ Рыжий О'Дауд.

— Она пойдет главным блюдом к победному пиру! — Монсорбье пребывал в явном возбуждении. Этот штурм и прорыв пришлись, как видно, ему по нутру. Точно так же, как и О'Дауду. Теперь я уже различал его в дымном свете факелов:

черный плащ разметался, шляпа съехала набок. На ней опять красовалась трехцветная кокарда. Революционный кушак обвивал его талию. Монсорбье, похоже, нашел в себе силы восстановить былую свою натуру, чего не сумел Клостергейм. Улыбаясь, он отсалютовал нам шпагой — белый флаг снова взметнулся в воздух. — Переговоры, сударь. Прошу вас. Все, что нам нужно, так это Чаша.

— Чаша? — в раздражении воскликнул О'Дауд. — Снова эта проклятая Чаша. Фон Бек, да скажите вы им: нет у меня никакой чертовой Чаши!

— У Рыжего О'Дауда нет никакой чертовой Чаши! — проорал я.

— Кроме горшков и кастрюлек в баре! — добавил ирландец, вопя еще громче меня.

Но Монсорбье был непреклонен.

— Отдайте нам Чашу, сударь, и мы уйдем. Пусть фон Бек и его товарищ принесут ее нам. Они станут заложниками!

— Теперь ему, значит, нужны вы, фон Бек! — Рыжий О'Дауд заговорщически мне подмигнул. — Они, наверно, считают, что находятся в более выигрышном положении. Им что, не понятно, что будь у меня Святой Грааль, я бы, наверное, знал об этом? А, фон Бек? Ваше семейство хранит его, не мое…

— И, как мне говорили, потомки рода фон Беков выходят на поиск его, если Грааль пропадет. По иронии судьбы, поиск сей предстоит свершить мне, атеисту и грешнику! — Все это вызывало у меня чувство глубокого омерзения.

— Ну что же, сударь, Бог избирает нас, и неисповедимы Его пути. А еще, как утверждают церковники, Господь прячет свои сокровища в весьма странных местах.

— Поторопитесь, джентльмены, — окликнул нас Монсорбье. — Вы отдадите Грааль добром или будем драться?

— Что вы сделали с моей рыбиной, сударь? — прокричал в ответ Рыжий О'Дауд. — Куда вы ее подевали?

— Рыба готова для кухни, сударь! — Под прикрытием белого флага Монсорбье принялся потихонечку отступать в сумрак. Меня так и подмывало выстрелить ему вслед, я даже уже решился спросить у О'Дауда пистолет, как вдруг в самом темном углу подвала вспыхнула свеча — ярче, чем все остальные. Пламя ее налилось интенсивным светом, ослепляя всех нас. Либусса выругалась и закрыла глаза обеими руками.

Рыжий О'Дауд ликующе оскалил зубы, выпрямившись в полный рост. Раздался выстрел, и пуля едва не задела его. Рванувшись к нему, я потянул его вниз, на пол.

— Что это такое, О'Дауд?

— А–а, сударь, это наш старенький шлем. Хотя я не уверен, что он что–то сможет против такого закаленного в битвах солдата, как господин Монсорбье.

Свет слегка побледнел, из золотого обратился в серебряный. Он разливался, пока не заполнил собой весь подвал. Рыжий О'Дауд так и сиял, словно улыбаясь хорошему другу.

— А чей это шлем? — Признаюсь, странное это явление изумило меня несказанно.

— Да вроде как общая наша собственность, сударь. Я даже не знаю. Это просто наш старенький шлем… Вы, сударь, чувствуете покой и радость? Это все шлем.

Только теперь сумел я разглядеть источник странного света — на полочке высоко над бочонками с элем. То был, как и сказал О'Дауд, всего лишь шлем из тех, что французы называют chapelle–de–fer, отлитый из стали и отделанный медью, — обычный боевой шлем, ничем вообще не примечательный, напоминающий с виду перевернутый горшок.

Либусса подалась вперед. Глаза ее засияли.

— Вы узнаете его, фон Бек? И вы, О'Дауд, разумеется, знаете истинную природу этого вашего шлема?

Ирландец разразился громовым хохотом.

— А как же, сударь! Само собой! Стало быть, это — Святой Грааль?

— Да, — язвительно проговорила Либусса, — он самый.

— Так значит, вот в чем причина того, — продолжал О'Дауд, — что он такой неуловимый и ускользающий. Но что он делает в простой таверне? — Либусса рванулась было вперед, но ирландец удержал ее, схватив за плечо. — Не пытайтесь к нему прикасаться, герр Фольц. Он имеет обыкновение кусать всех, кто хватает его руками.

С разочарованным видом она повернулась ко мне. — Вы, фон Бек, можете взять его.

— Но я не хочу. Может быть, из всех нас я один могу прикасаться к Граалю — теперь я, кажется, в это верю — но я также единственный, кого он ни капельки не интересует. Почему не оставить его там, где он есть? Пусть спокойно лежит до скончания Времени.

Она насупилась и посуровела,

— Если ты меня любишь, фон Бек, ты возьмешь Чашу. Прямо сейчас.

Против такого я устоять не мог и шагнул было вперед, чтобы исполнить ее повеление, но тут вдруг раздался могучий рев. Люди Монсорбье прорвались еще на пару ярдов в погреб, но встретили самое жесточайшее сопротивление. Их потихоньку теснили назад. Монсорбье, безусловно, понял, что означает сей странный свет! Я не видел его, но зато хорошо его слышал, как он подгонял своих людей. Снова погреб сотрясся от выстрелов, а потом стало тихо. Свет, заливающий все пространство, ослепил и защитников, и атакующих — они не видели, куда стрелять. Весь пивной погреб обратился теперь в сияющий сгусток бледного золота и серебра. Тишина была столь глубока, что она едва ли не звучала сама по себе. Или, может быть, этот безмолвный звук исходил из глубин нашего существа. Человеческие голоса умолкли. Никто даже не шелохнулся.

А потом свет внезапно потух. Рыжий О'Дауд, мгновенно воспользовавшись преимуществом, — ибо он один знал все свойства и качества этого «старого шлема», — прокричал: