Майкл Муркок - Город в осенних звездах

Но его пальцы — костлявые, цепкие — не нашли опоры в холодной пустоте.

Клостергейм падал вниз точно так же, как бывший его господин–Люцифер, низвергнутый с Небес. С последним воплем яростного бессилия, с проклятием, застывшим на губах, он упал, корчась, в пламя, и пламя поглотило его.

Либусса, удовлетворенная, улыбнулась и убрала шпагу в ножны, безучастная к ужасу Сент–Одрана. — Он, наверное, прятался в дымоходе, — сказала она. — Вы обратили внимание, как он испачкал сюртук?

Атмосфера на борту Даноса пропиталась напряжением. Госпожа моя принялась что–то тихонько нашептывать князю Мирославу, который склонился к ней. Его волосы и борода развевались на ветру, точно у какого–нибудь древнерусского боярина. Сент–Одран вообще не желал с ней разговаривать, но мнение шевалье ничуть не волновала Либуссу. Герцогиня просто не обращала на него внимания. Так что именно мне пришлось объяснять Сент–Одрану, почему убийство Клостергейма было оправданным и справедливым. Друг мой принял это объяснение пожав плечами.

— Во всем этом запутанном деле каждый, похоже, вел двойную игру, так что теперь невозможно уже догадаться, кто — друг, а кто — враг!

Он смягчился в конце концов и принялся объяснять мне с нарастающим энтузиазмом, как принц Мирослав усовершенствовал конструкцию летающего корабля, оснастив его механизмом, движущим гребной винт. Мы пошли на корму осмотреть винт во всей красе: громадных размеров четырех–лопастное приспособление, крутящееся на оси. Русский алхимик также снабдил Сент–Одрана газом собственного изобретения, не столь легко воспламеняющимся в отличие от водорода, названным им на русский манер «водородием».

Механизм, что приводит в движение винт, как объяснил мне Сент–Одран, работает на энергии, высвобождаемой при воспламенении серии пороховых зарядов, установленных в крошечных цилиндрах, и хотя это устройство не слишком надежно, оно позволяет направлять корабль против достаточно сильного ветра. Это чем–то похоже на опыты с паровыми двигателями, которые проводит одна новая школа британских инженеров. Только механизм не такой громоздкий.

Сама же штуковина трещала, пыхтела и время от времени содрогалась. Она представляла собою систему стержней, цилиндров и зубчатых колес, абсолютно для меня непостижимую. Русский явно гордился своим детищем и с удовольствием принялся мне объяснять принципы работы устройства. И хотя энтузиазм князя вдохновял, речь его, состоящая из одних технических терминов, звучала словно бессмысленная тарабарщина. Я испытал несказанное облегчение, когда все внимание князя вновь обратилось к герцогине Критской.

— Все готово, — сказал он ей.

— И астрологи согласны? — спросила Либусса. Они говорили понизив голос, едва ли не шепотом.

— Все как один. Согласие Светил свершится чуть больше чем через двадцать четыре часа.

— Значит, нам остается только продумать ритуал. — Она сияла от возбуждения, улыбка ее обратилась в гримасу предвкушения. Но князь Мирослав проявлял явное беспокойство.

— Если можно достичь трансмутации без ритуала, мадам, я убежден, шансы наши на успех только повысятся…

— Чепуха! — Она отвернулась от него с рассерженным видом.

— Я все же считаю, что ритуал извращает наши идеи!

— Думайте как вам угодно, сударь!

Не прошло и четверти часа, как воздушный корабль вылетел за пределы Нижнего Града и воспарил над Верхним. Вскоре мы уже опускались на зеленую улочку, где располагалась скромная резиденция Мирослава. Туманная дымка, что просеивала звездный свет, на мгновение раздалась: мы спускались в лучах раннего рассвета. Я едва сознавал окружающую реальность. Мне до сих пор еще как–то не верилось в то, что мы спаслись. Ужас бойни переполнял мой разум, и в конечном итоге я впал в оцепенение.

Воздушный корабль мы привязали к высокой трубе дома князя Мирослава. Мы вышли на крышу, потом — через световой люк — спустились на верхнюю площадку внутренней лестницы, где нас уже ждали слуги с ромовым пуншем, нагретыми кирпичами, пледами и полотенцами, словно мы прилетели не по воздуху, а потерпели кораблекрушение где–нибудь в океане. Мы прошли прямо в гостиную и расселись у разожженного камина, где так уютно трещало пламя. Скоро все приключившееся в таверне стало казаться кошмарным сном, от которого мы только что пробудились…

Если бы не горящий взор и не пылающие щеки Либуссы, я бы с радостью погрузился в эту уютную домашнюю атмосферу, по крайней мере — на пару часов, но Либусса моя напоминала запаленную пушку, только и ждущую того момента, когда канонир — разрешит ей поразить цель. Ей не сиделось на месте. Устроившись в уголке, она разложила карты и диаграммы на рабочем столе князя Мирослава. Она то и дело задавала ему какие–то невразумительные вопросы и получала не менее таинственные ответы. Разговор шел на профессиональном жаргоне алхимиков и философов. Они вели какие–то математические расчеты, говорили об утробах и колыбелях и о соединении элементов, при этом упоминались философский камень, мужской элемент — сера и женский — ртуть, магические формулы и заклинания, тинктуры и эликсиры, горнила и тигли, и свадьба как завершение — венец всему. Мне доводилось уже присутствовать при подобных беседах, но я никогда их не понимал. Для меня это всегда звучало как смешение различных противоречивых дисциплин — когда бреши в ясной логике заполняются витиеватой абстракцией.

Я дремал, сидя в кресле рядом с Сент–Одраном, и, периодически просыпаясь, рассказывал шевалье о том, что приключилось с нами, начиная с того момента, как мы расстались с ним у Обелиска. Я умолчал, правда, о встрече своей с Люцифером и об обстоятельствах, при которых приобрел я меч. Но сам клинок вызвал у моего друга неподдельное восхищение.

— Этот орел, он почти как настоящий, фон Бек! Действительно можно поверить, что бедная птица и вправду кричит, требуя освобождения. — Он рассмеялся. — Но я бы не рискнул ее выпустить, а как вы, фон Бек? Такая в одно мгновение клюет печень!

— Может быть, Парацельс для того ее и использовал — когда отваживал кредиторов.

Мы с шевалье всесторонне обсудили эту догадку, наслаждаясь мирной беседой, но тут Либусса поднялась из–за стола и, пройдя через комнату, положила руку мне на плечо.

— Нам пора отдыхать, сударь, — объявила она. — Мне хотелось бы, чтобы завтра был день нашей свадьбы.

— Свадьбы?! — Я был несказанно удивлен. Никогда еще герцогиня не говорила со мной так прямо. К тому же я как–то привык, что о подобных вещах объявляют не так вот с ходу, а по прошествии месяцев, может быть, лет. — К чему эта спешка? Или это необходимо?