Gamma - Цели и средства

Он сорвался, когда вся школа отправилась на квиддичный матч – первый в году и вообще после победы. Все – даже Филч. Даже призраки собрались в Большом зале, где в открытое окно были прекрасно слышны крики комментатора и вопли болельщиков. Его никто не звал, даже не объяснил толком, что за квиддич и что с ним делать. Борис побродил по пустой гостиной, заглянул в библиотеку – тяжеленная дверь была заперта, вернулся в гостиную, сел за домашнее задание – и его буквально скрутило ощущение собственной ненужности. Он забился под лестницу и плакал там, пока со стены, с потемневшей картины в треснутой раме, его не окликнул мягкий голос:

— Что случилось, Борис?

Теперь Долохов, староста–шестикурсник, рассказывал об этом без смущения и даже с гордостью, и то, что профессор Снейп знал его родной язык, было особенно приятно. Они иногда перебрасывались парой фраз при всех. В тот раз же они говорили долго, пока не закончился квиддичный матч. Тогда Борис тихонько проскользнул в спальню, а профессор Снейп отправился в учительскую.

Через неделю деканы предложили восстановить школьную сборную по плюй–камешкам, и Борис, который играл лучше всех, понял, чья это была мысль. Он стал капитаном после Рождества, у него появились друзья и дела, но он по–прежнему часто наведывался в угол под лестницей – посоветоваться или так, поговорить. Не обо всем же можно разговаривать при всех, когда декан сидит в глубоком кресле на картине над камином, а слизеринцы собрались вокруг камина, кто на диванчике, кто на мохнатом ковре. Конечно, в такие вечера тоже можно поболтать о всяком, расспросить о войне, послушать слизеринских баек, но всегда находилось что‑то особенное, не предназначенное для чужих ушей, и угол под лестницей оставался самым удобным местом встречи. «Исповедальня» – фыркали прознавшие гриффы. Много они понимали… Профессор Снейп был нужен своему Дому… Даже после смерти.

Линда помнила, как увидела профессора Снейпа впервые – вечером, после распределения и ужина. Старшие отвели новичков в гостиную. Он появился в большой картине над камином – высокий, черный, внушительный, острым взглядом пробежался по лицам учеников. Все притихли, старшие обрадовались, подсели поближе, представили профессору новичков, чуть путано объяснили, что это декан… ну то есть, профессор Синистра декан, а профессор Снейп – бывший, но…

— Бывших деканов не бывает, во всяком случае в Слизерине, потому что Слизерин – это не стол в Большом зале и не значок на мантии, – профессор заговорил негромко, но все разом замолчали и даже, кажется, затаили дыхание. – Это Дом. Это характер. Это кодекс.

Фразы падали, словно капли веритасерума. Это не Линда придумала, это Скарлетт Забини ей шепнула на ухо.

— Это Дом, – голос профессора смягчился. – Это семья, всегда готовая помочь и защитить. Помните об этом, когда будете нуждаться в помощи. Помните об этом, если понадобится помочь кому‑то другому.

Эти фразы Линда слышала пять раз – в начале каждого учебного года, и в прошлом году ей вдруг показалось, что это смешно: старомодно именоваться Домом, при чужих говорить только на латыни или немецком, сопровождать малышей на уроки, будто кто‑то в самом деле хочет их обидеть. Но она поспешно прогнала предательские мысли: если они, старшие, не позаботятся о младших и не передадут им уважение к традиции, то этого не сделает никто. Смешно рассчитывать на профессора Синистру, она из Равенкло, хоть и исполняет функции декана Слизерина. Да в общем‑то ни на кого из преподавателей рассчитывать нельзя, потому что среди них нет ни одного выпускника Дома Слизерин, кроме профессора Снейпа, а он всего лишь портрет – как он сам напоминает с горькой улыбкой. И все же – кроме него, помощи ждать не от кого. А в помощи Линда нуждалась.

У Линды была тайна. Тайну звали Маркус Брэдли, и он принадлежал другому Дому. Учись он в Слизерине – они бы давно были парой и все б им помогали и покровительствовали. Но Маркус был из Равенкло, и Линда не рассказала даже Скарлетт. Только профессору Снейпу, в прошлом году перед каникулами. Впрочем, Дом не был слепым и глухим. Линда сидела с Маркусом на совместных уроках, разговаривала с ним на переменах, ходила с ним в Хогсмид – конечно, их замечали. Если слизеринец находил себе подружку на стороне – его можно было понять, в Слизерине немного девушек. Вот Джейсон Ли ухаживал за хаффлпаффской старостой, и ему никто слова не сказал. Но Линда… Ей мерещились неодобрительные взгляды и осуждающий шепот. И только профессор Снейп мог подтвердить или развеять ее подозрения – он лучше всех знал свой Дом.

Этот пятничный вечер был похож на другие: профессор Снейп сидел в картине над камином, прятал чуть заметную улыбку, потому что старшие травили слизеринские байки, а первоклашки слушали, раскрыв рты. Линда сидела чуть поодаль, вроде бы и вместе со всеми, но в разговор не вмешивалась и, когда все разошлись, специально замешкалась.

— Мисс Баррет! – низкий мягкий голос профессора Снейпа окутывал, словно теплый плащ. Сразу стало спокойнее и легче.

— Профессор…

— Мне кажется, вас что‑то беспокоит. Трудности с началом учебного года?

— Профессор Смит снял пять баллов, сэр, но я все исправлю, – поспешно заговорила она. – Еще только начало года, это не повлияет на результат.

— Профессор Смит, – задумчиво повторил он. – Мне кажется, он немного пристрастен… Впрочем, рано делать подобные выводы, будем надеяться, что нам показалось. Дело ведь не в пяти баллах, Линда. Вы думаете не о них, а о неприятном разговоре со старостой – простите, я случайно услышал.

Линда подошла к камину, профессор сел удобнее, склонившись к ней.

— Я понимаю, вы удивлены, почему она так резко отнеслась к потере пяти баллов – небольшая, в общем‑то, потеря, ее легко возместить на первом же уроке травоведения, – он усмехнулся, – или защиты от темных искусств. Боюсь, что дело не в баллах.

— Вы думаете, Кэсси сердится на меня за что‑то другое? – Линда рискнула наконец озвучить подозрения и теперь с замиранием сердца ждала ответа.

Профессор Снейп вздохнул и проговорил совсем тихо, не глядя на нее:

— Кассиопея староста. Она говорит от имени Дома.

Линда заморгала, пытаясь сдержать слезы. Неужели? Они все заметили, они приняли решение, и оно не подлежит обжалованию или изменению.

— Это из‑за Маркуса? – прошептала она, чувствуя, как предательская слеза катится по щеке.

— Слизерин слишком жесток к тем, кто водит дружбу с другими колледжами, – тихо проговорил профессор Снейп и коснулся цветка в петлице, вряд ли заметив это. – К сожалению, я знаю, о чем говорю. Невыносимо болезненно выбирать между дружбой и признанием. Мне когда‑то пришлось сделать свой выбор. Все взвесьте, Линда, и не жалейте потом. Здесь нет правильного выбора, а только такой, который причинит меньше боли.