Людмила Горбенко - Вооружен и очень удачлив

— Не знаю, не знаю… — попробовал заупрямиться я. — Работа с невезучим клиентом…

— А кому сейчас легко? — немедленно откликнулся куратор, подбавляя металла в голос. — Долг есть долг, сам понимаешь! Ты уж, сделай милость, не перечь принцу. Если он тебя Жаком обзовет — откликайся. То же самое касается и напарников. Третий — Жак, Вторая — Эн. Сейчас они подойдут, я предупредил. Одевайся, сынок, пора лететь в порт, его высочество Фарада От-Абу-Шооха встречать.

— В простыне?!

— Не вздумай повторить эту фразу при Фараде. Перед тобой, Пятый, не простыня, а скрупулезно воспроизведенный сотрудниками нашего пошивочного цеха национальный аброузский костюм, мельчайшие детали которого соответствует традиции.

— Детали? Не знал, что у мешка с дыркой для головы столь сложный покрой.

— Напрасно скалишься. Форма аброузского наряда разработана таким образом, чтобы потоки положительной энергии «си», попадая внутрь, могли свободно курсировать, насыщая тело владельца здоровьем и силой, — поведал куратор. Выдержал эффектную паузу и уронил со снисходительностью интеллектуала, беседующего с темным невеждой: — Ты хоть знаешь, что такое «си», Пятый?

— Обижаете, товарищ куратор! — оскорбился я. — Самая модная нынче тенденция! Не пойму только одного: каким боком эти энергетические выкрутасы касаются работы? Есть же полевая форма! Не скажу, что шедевр от кутюр, но всяко лучше данного тряпичного убожества!

— Это не глупости. Если ты еще не забыл Устав, то должен знать, что желание клиента есть закон, — сухо сообщил куратор. — А их высочество пожелал, чтобы его обслуживали черти именно аброузской национальности. Говорит, общий язык проще будет найти.

Я так изумился, что уронил вешалку.

— Товарищ куратор? У носителей Отрицательной сущности есть национальности? Кажется, я что-то упустил за четыреста с лишним лет своего существования на этом свете…

— Прекрати ерничать! — досадливо крякнул наушник. — Фарада нервировать — все равно что на бочке с порохом шашлыки жарить. Хочет иметь в сопровождение чертей-земляков — предоставим. Скажи спасибо, что доставшееся нам высочество является принцем Аброузии, а не соседнего с ней халифата. У тех костюм весит как боевые доспехи коня-тяжеловоза, имеет сто двадцать два строго регламентированных разреза по спинке и рукавам, а вместо брюк подразумевает расклешенную юбку до середины бедра. Я тебя утешил?

— Только сейчас я понял, до чего мне повезло, — вздохнул я, подбирая с пола окончательно утративший товарный вид балахон. — Ладно, задание ясно, иду переодеваться…

Я как раз раздумывал, где у аброузского костюма перед, а где зад, когда в комнату без стука ворвался полевой работник четвертого ранга инвентарный номер 576/654-3 или, проще говоря, Третий.

Мой лучший друг и постоянный напарник был красен лицом и тоже наряжен в скрупулезно воспроизведенное национальное одеяние, отчего выглядел так, словно подрядился изображать привидение на деревенской ярмарке. Точно такой же балахон, как и у меня, был толстяку заметно маловат и на особо выступающих частях тела (шея, плечи, грудь, бедра, живот) угрожающе потрескивал. Несчастной энергии «си», сдуру залетевшей в его наряд, оставалось лишь одно: ввиду невозможности свободного перемещения тихо забиться под мышку и сгинуть там навеки. От возмущения и неудобства Третий не шел, а летел над полом, скосолапив ноги.

— Тебе достался костюм не того размера! — констатировал я, разглядывая кругленького «призрака».

— Нет! Ангелы побери Аброузию! — рявкнул толстяк, с опаской приземляясь на диван. — У этих извращенцев, оказывается, просто не бывает крупных мужиков! Что за страна, спрашивается? Сборище дистрофиков!

Из коридора послышался шум, и на пороге эффектно возникла наша напарница.

Красавица чертовка на минуту застыла, чтобы дать нам возможность полюбоваться ею, а потом, виляя бедрами, вплыла внутрь.

Нежнейшие шелковые шаровары обвивали ее ножки мягкими складками, украшенные драгоценностями ремешки босоножек подчеркивали изящество щиколоток, ажурный золотой пояс, оставляющий обнаженным пупок, позванивал при каждом движении маленькими колокольчиками, чашечки лифа были пошиты так ловко, что не скрывали, а скорее выставляли напоказ свое соблазнительное содержимое. Единственной деталью, предназначения которой я не понял, была тонкая серебристая сеть с крупными ячейками, спускающаяся от головы прелестницы к ее ногам.

— Привет, Жаки! — выпалила наша напарница, довольно крутанувшись на каблуке под звон колокольчиков.

— Ты красотка, Эн, — вынужден был признать я. — А сетка зачем? Национальное женское аброузское приспособление для ловли скатов на досуге?

— Какая ловля скатов? Это паранджа! — доложила Вторая, с интересом разглядывая толстяка.

— Серьезно? — удивился я. — Оказывается, я еще менее силен в моде, чем думал раньше. Разве паранджа предназначена не для того, чтобы прятать под собой от похотливых самцов женскую красоту?

— Классическая паранджа, — четко доложила Вторая, — есть сетчатая конструкция, длиной от макушки до щиколоток с прорезью для глаз. Размер ячеек не регламентирован, я лично проверила в архиве. Пусть тот, кто найдет в данном экземпляре паранджи несоответствие нормам Аброузии, первым бросит в меня камень.

— Э-э-э… А прорезь для глаз? — сглатывая слюну, спросил Третий.

— Мой костюм даже строже, чем приписывают традиции, — скромно ковыряя босым пальцем ноги пол, заявила Вторая. — Чтобы не нервировать похотливых самцов своими прекрасными девическими глазами, я отказалась от прорези. Что застыли? Так мы летим или не летим?

— Летим, — с трудом отводя глаза от заманчивого зрелища, сказал я.

Сзади шумно вздохнул толстяк и раздался треск все-таки порвавшегося на могучей груди балахона.

Полураздавленная энергия «си» вырвалась на волю.

Весна, как это часто бывает в приморье, нагрянула внезапно.

Этрюна, лениво стекающая с гор и представляющая собой практически весь год хилый ручеек, вдруг вспомнила о том, что она река, и угрожающе разлилась, наполнившись талой водой. Зимний лес очнулся от спячки и вновь обрел звуки. Окружающие луга зазеленели первой робкой травой, радуя домашнюю скотину долгожданным угощением. У деревенских жителей появился шанс найти то, что выскользнуло из рук за долгую зиму и бесследно пропало в снегу. А так как находки с завидным постоянством попадались под ноги вовсе не тому, кто посеял вещицу, предпочитая посторонних счастливцев, народная каперийская мудрость придерживалась в данном вопросе принципа «кто первый нашел, тот и хозяин».

Тропа чавкала при каждом шаге.