Джефф Вандермеер - Город святых и безумцев
- Название:Город святых и безумцев
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:АСТ; АСТ Москва; Транзиткнига
- Год:2006
- Город:Москва
- ISBN:5-17-032655-6; 5-9713-0652-9; 5-9578-2614-6
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Джефф Вандермеер - Город святых и безумцев краткое содержание
…Книга, которую сравнивают — ни больше ни меньше — с «Горменгастом» Мервина Пика.
…Город вне времени и пространства Амбра, в котором переплелись черты, реалии и легенды Константинополя, Венеции, Лондона и Парижа.
Здесь юный священник, измотанный запретной любовью к таинственной незнакомке, становится невольной причиной чудовищной резни…
Здесь ехидный историк создает ИЗУМИТЕЛЬНЫЕ комментарии к весьма сомнительной летописи об основании Амбры…
Здесь безумный писатель отрицает реальность окружающего мира — но СЛИШКОМ охотно признается в совершении КРАЙНЕ СВОЕОБРАЗНОГО убийства…
Здесь мотивы Набокова и Эко, Лавкрафта и Мелвилла смешиваются в НЕМЫСЛИМЫЙ коктейль ФЭНТЕЗИ И ФАНТАСМАГОРИИ!
Город святых и безумцев - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Вскорости писатель стал писать только про Амбру. Он в мельчайших подробностях описывал ее сияющие шпили, когда на них падают лучи утреннего солнца. Он описывал обряды труффидианской веры, господствовавшей в духовной жизни города. Он описывал жилища и бездомных сорванцов, мебель и общественный уклад. Он создавал легенды, он создавал эссе. Он писал рассказы, замаскированные под эссе. Иногда он наслаждался, с какой скоростью скользит без усилий по бумаге его ручка, точь-в-точь талантливая фигуристка по льду его страниц. Иногда он высокомерно насмехался над детскими рассказами, над которыми работал до своей трансформации. Иногда он был так испуган, что не мог выразить свои страхи в словах. А его внутренний голос вопил и бормотал и ярился на тьму. Амбра как будто вознамерилась стать реальной в том мире, в котором писатель жил и который считал реальным, она как будто собиралась соблазнить его, обманом заставить поверить в то, что существует помимо него. Но писатель пишет, даже если не хочет писать, и потому он писал, но делал это в муках. Со страхом. Много дней он ничего не ел, а все скармливал существу на стене, надеясь, что оно больше откроет ему про Амбру. Его жена забеспокоилась, но он раздраженно сказал ей, что все в порядке, все в порядке, в порядке. Он начал повсюду носить с собой блокнот и делать в нем заметки в самое неподходящее время, например, на приеме или на выставке. Скоро он переехал ходить туда, куда его приглашали. Вскоре он стал спать в своем кабинете, под сверкающей чернотой, которая служила ему ночником.
Быть писателем — все равно что принимать наркотик. Писать — сродни наркомании. Столько слов, столько слов! Процесс создания текста — сродни наркотику. Но писатель уже не чувствовал себя писателем. Он чувствовал себя наркоманом. Наркоманом, которому постоянно требуется «поправиться». Можно ли его поправить? Запястья и пальцы у него постоянно болели, распухли от перенапряжения. Его разум превратился во взмывающую и опадающую, кружащую карусель ликования и страха. Когда существо отказывало ему в информации или жена оттаскивала его от стола или когда ему приходилось отойти по нужде, его начинало трясти, его прошибал пот. Его выворачивало. Он был болен Амброй. Она была как вирус внутри него, как вирус, который нападал на красные и белые кровяные тельца у него в венах. Она была как рак, пожирающий его клетки. Она была большой, черной тьмой в углу его мозга. Он был пьян другим миром. А все разраставшаяся тварь на потолке смотрела на него сверху вниз и слегка шевелила крыльями и, мяукая, требовала пищи, которая, конечно же, заключалась в частицах души писателя. Сама его жизнь свелась к поискам Амбры, к попыткам сделать Амбру все более реальной. По всему дому он находил разбросанные заметки про Амбру (хотя не помнил, как их писал), попадались даже рукописи либретто Бендера или рассказы Сирина. Его жена считала, что это он их написал, но он-то знал, как обстоит дело. Он знал, что их написало существо на потолке и оставило, точно хлебные крошки, чтобы он шел по их следу к пряничному домику, к колдунье, к смерти.
Наконец, однажды осенним днем, когда листья за стенами дома стали золотисто-коричневыми и рассыпались по газону, писатель понял, что должен уничтожить существо, не то оно уничтожит его самого. Ему было грустно, что придется его убить, ведь он знал, что убьет часть самого себя. Оно из него вышло. Он его создал. Но он был писателем. Все писатели пишут. Все писатели редактируют. И все писатели в каких-то случаях должны уничтожать свои творения, пока эти творения не протухли и не сожрали их самих. Писатель уже больше не любил существо, в нем жила только ненависть, но он любил свою жену и ее дочь и считал, что лучшего оправдания ему не нужно. Поэтому он вошел в кабинет и напал на тьму. Его жена услышала из кабинета ужасные звуки: мужской плач, мужской вопль, удары кулаком о стены, почувствовала — неужели это вонь гари? Но не успела она прийти ему на помощь, как, спотыкаясь, он выбежал из комнаты, и его лицо было искажено поражением и страхом. Она спросила его, что случилось, и крепко обняла. «Все писатели пишут», — прошептал он. «Все писатели редактируют», — пробормотал он. «Во всех писателях есть немного тьмы», — всхлипнул он. «Все писатели должны иногда уничтожать свои творения», — выкрикнул он. «Но только у одного писателя есть тьма, которую нельзя уничтожить», — подумал он про себя, крепче обнимая жену, целуя ее, ища в ней утешение, ведь ничего драгоценнее у него не было, и он боялся: боялся потери, боялся темноты и превыше всего боялся себя самого.
Закончив читать, я повернулся к писателю и мягко сказал:
— В своем роде интересная аллегория, хотя конец кажется немного… мелодраматичным? Но в целом исключительно ценный документ. Теперь я понимаю, почему людям нравится, что вы пишете.
Писатель снова сел за стол.
— Это не аллегория. Это моя жизнь. — Теперь он казался побежденным, словно перечитывал собственный рассказ у меня из-за плеча.
— Как по-вашему, не пора ли нам поговорить про пожар? — спросил я. — Разве все это не ведет к пожару?
Он отвернул голову, будто упирающаяся лошадь морду.
— Возможно. Когда я смогу увидеть жену?
— Не раньше, чем мы закончим, — ответил я. Кто знает, когда он увидит жену? Опыт подсказывал мне, что, дабы сохранить у пациента определенное равновесие, я должен лгать в целом или в частностях. Удовольствия мне это не доставляет. Я ложью не упиваюсь. Но лгу.
— Вы должны поверить, — сказал X, — что я сам до конца не понимаю, что там произошло. Могу только гадать.
— С радостью приму любые ваши догадки.
Но, невзирая на мое самообладание, мои губы растянула мрачная улыбка. Я нюхом чуял его отчаяние: оно пахло жухлой травой, черствым печеньем, кислым молоком.
X: Манта постепенно увеличивалась в размерах, пока не заняла больше десяти футов стены. И, вырастая, она начала изменять комнату. Поначалу не было никаких видимых изменений, но я чувствовал запахи джунглей, потом автомобильных выхлопов, после я начал слышать шум бурлящего, но очень далекого города. Понемногу манта заняла весь угол и распласталась по стене как вторые обои. Еще от нее стал исходить странный, малоприятный душок. Как от гниющего фрукта, наверное.
Д: И так продолжалось, пока?..
X: Пока однажды я не проснулся рано от ужасного кошмара: человек без лица проткнул мне ножом ладонь, и когда он наносил удар, я даже не пытался отдернуть руку… Я вошел в кабинет, а из угла, где раньше сидело существо, лился яркий свет… в том месте была просто дыра по его форме, через которую виднелась Амбра. Это был Религиозный квартал: бесконечные призывы к молитве, множество икон и паломников.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: