Глен Кук - Ночи кровавого железа

Я пожал плечами, встал на его сложенные ладони, неохотно подтянулся и ухватился за край стены, предполагая, что могу ободрать пальцы о битое стекло. Битое стекло – старый трюк для отпугивания незваных гостей.

О Господи! Теперь я совсем пришел в уныние. Битого стекла не было. Я задрал подбородок вровень с гребнем стены и заглянул вниз. Где ловушка? Разбитого стекла нет, значит, будет что-нибудь особенное.

Морли стал колотить меня по пяткам:

– Пошевеливайся, Гаррет. Они возвращаются.

Я не знал, кто такие «они», но слышал их шаги. Быстро провел голосование. Мнение было единодушным: не узнавать, кто они такие. Я полез вверх и спрыгнул, мягко приземлившись в маленьком саду и даже не вывихнув лодыжку. Морли шлепнулся рядом со мной. Я сказал:

– Это слишком просто.

– Успокойся, Гаррет. Чего ты хочешь? Дом на замке. Кто будет его охранять?

– Вот это мне и интересно.

– Когда ты станешь оптимистом, я покину эту страну. Пошли. Чем быстрее мы все сделаем, тем раньше ты отсюда уйдешь.

Я с ворчанием согласился.

– Кажется, каретный сарай вон там. Я не люблю пробираться тайком. Я по-прежнему думал пройти прямо к парадному входу.

Морли подбежал к боковой двери. Я пропустил его вперед. Я заметил, как осторожно он двигается, несмотря на быстроту. Что бы он ни говорил, он не хотел рисковать.

Морли считает, что нельзя ничто принимать на веру. Здесь наши взгляды совпадают.

Мы не захватили с собой фонарик. В спешке всегда сделаешь глупость. Но из ближайших домов просачивалось достаточно света, и Морли все видел. Он сказал:

– Кто-то был здесь до нас. Замок взломан.

Он потянул за ручку. Дверь открылась. Я смотрел из-за его плеча. Внутри было темно, как в желудке у великана, и так же приятно. Кто-то там шаркал и издавал звуки. И дышал. Кто-то гораздо крупнее меня. Со своей всегдашней любезностью я сказал Морли:

– Только после вас, сэр.

Морли засомневался в своем бессмертии.

– Нам нужна лампа.

– Теперь ты сообразил. А в Кантарде тебя бы научили все планировать заранее.

– Я вернусь через пять минут.

Он исчез прежде, чем я успел возразить.

Пять минут? Они растянулись до двадцати. До самых долгих двадцати минут в моей жизни, если не считать время, когда я служил во флоте и на островах танцевал пляску смерти вместе с солдатами-венагетами.

Не прошло и десяти из этих пяти минут, как из укрытия под корявым лимонным деревом, где надеялся не так быстро промокнуть до нитки, я заметил, что в окне первого этажа дома леди Гамильтон промелькнуло пятно света. Вероятно, свеча. Свет был какой-то призрачный, и тут же на закрытой шторе показалась огромная тень, смутно напоминавшая человека.

У меня перехватило дыхание.

Черт побери, кажется, я пропал? Кто-то вышел из дома и пошел прямиком к каретному сараю. Я услышал шепот – значит, их двое. Тип со свечой шел впереди.

Они приближались. Первым шел мой старый приятель со слабым желудком. Сейчас в нем не было ничего особенного: невинного вида коротышка в одежде, вышедшей из моды, когда мой папаша был сосунком. На коротышке была войлочная шляпа, называемая охотничьей. Я видел такие только на картинках. Он был сутулый, неповоротливый, нетвердо держался на ногах и чертовски соответствовал моему представлению о том, как должен выглядеть педераст.

Позади, сгорбившись и с трудом переходя через лужи, плелся Шрам, тот самый, которого так основательно отделал Плоскомордый. Он двигался медленнее старика, словно за один день прибавил лет сто. Плоскомордый не переломал им кости, но, без сомнения, оставил о себе память.

Ну и что теперь делать? Подскочить к ним и сказать, что они арестованы? Обвинить их в чем-нибудь и добиться того, что мне самому пересчитают ребра? Вызвать у странного старикашки еще один приступ несварения желудка, чтобы он изрыгнул на меня полчища плотоядных бабочек? Дело может кончиться тем, что я попаду под суд за словесные оскорбления и угрозы физическим насилием. В такие минуты мои ум блуждает, изучая самые худшие варианты. Жаль, что я не умею действовать без оглядки, как Плоскомордый.

У простаков есть свои преимущества.

Пока я искал решение и удивлялся, где черт носит Морли с фонарем, избитая парочка дотащилась до каретного сарая. Они зажгли фонари или лампы, и в щели проник свет. Разговор продолжался, но я не различал слов. Я подкрался к двери, но все равно не мог ничего разобрать. Услышав лошадиный храп, я подскочил на месте. Бог ты мой, как я был рад, что не вошел туда первым! Они бы наверняка устроили мне засаду.

Слышно было, как они там запрягают. Поток ругательств наводил на мысль, что, когда все тело ноет, запрягать нелегко. Цветистая брань впечатляла. Я хотел услышать получше. Мне нужно расширять свой словарь.

Я просунул пальцы в щель между дверью и косяком и медленно потянул дверь к себе. Теперь я мог следить за всеми стойлами и яслями, но там ничего не происходило. Скучное занятие. Не тот угол зрения.

Однако когда я решил прикрыть дверь, кто-то сразу это заметил. Я услышал, как внутри заговорили тихими, испуганными голосами. В мою сторону направились тяжелые ноги, будто топал в каменных ботинках тролль. Я подумал, как бы побыстрее слинять, но думал слишком долго. Едва я успел отскочить, как дверь распахнулась.

Поскольку бежать я не мог, то воспользовался вторым средством, похуже. Я трахнул Шрама дубинкой по голове. Его череп хрустнул, как треснувшая дыня. Шрам осел на землю и посмотрел на меня, будто говоря, что я играю не по правилам. А почему я должен играть по правилам? С такими, как он, это неразумно. Если бы я делал все по правилам, я бы сам пострадал. На всякий случай я ударил его еще разок.

Я перепрыгнул через Шрама, юркнул внутрь и бросился на коротышку со слабым желудком в старомодной одежде. Не спрашивайте, почему я это сделал. Сейчас это кажется глупостью. А тогда я считал это хорошей идеей.

Он пытался открыть двери, ведущие на улицу. Не пойму зачем. Четверка еще стояла в стойлах. Он не смог бы уехать. И далеко бы не убежал. И все же он отчаянно дергал дверь, плюясь зелеными бабочками.

Он услышал, как я вошел и закружился на месте. Точнее, он не кружился, а медленно поворачивался. Одной рукой он уцепился за истрепанную веревку, служившую ему поясом для штанов. Глаза загорелись зеленым огнем. Я двинул промеж них дубинкой.

Одна из бабочек меня укусила. Больно, как оса. Я отвлекся, и старик скользнул в сторону, так что я смазал его по плечу, вместо того чтобы заехать по черепушке. Он взвыл. Я разбушевался и стал дубинкой разгонять насекомых. Глаза старика сверкали, рот широко раскрылся. Я старался избегать его взгляда и огромной зеленой бабочки, которая вылетела из его утробы. Я размахивал дубинкой крест-накрест и заехал ему по челюсти.