Марго Ланаган - Лакомые кусочки

Как следует подумав, Лига пришла к мысли, что главное препятствие — страх перед теми самыми парнями. Встреча с любым из них крайне неприятна, а если вдруг негодяев окажется двое или больше? Не пойдут ли они за ней, чтобы где-нибудь в пустынном местечке прижать к забору и потискать, если не хуже того? Спасет ли ее кто-нибудь, если она найдет в себе смелость закричать?

Эти страхи не в последнюю очередь подкреплялись привычным укладом, который сложился за долгое время, прошедшее после смерти матери. «Нам никто не нужен, — часто повторял отец, так часто, что Лига перестала обращать внимание на эти слова. — Мы сами можем позаботиться о себе, и нечего остальным совать нос в наши дела!» С течением лет Па становился все угрюмее и грубее к людям. Дошло до того, что в последний год жизни Па помимо его самого Лига видела ровным счетом трех человек. Первым был торговец дешевыми украшениями — отец налетел на него, как безумный, грозясь спустить с цепи псов, хотя никаких собак не держал. Бедняга улепетывал со всех ног; Лига успела заметить лишь его подметки да корзину с развевающимися лентами. Вторым был Хромой Йенс (проходивший по дороге, у которой Лига иногда пряталась в надежде увидеть хоть какую-нибудь частицу огромного мира), а третьим — незнакомый охотник, который темной точкой скользил между деревьями у подножия Сторожевого холма, будто пятнистая болезнь, которая переползает с листа на лист даже в безветренную погоду.

Когда Па умер, пришли те женщины. Лига больше не хотела встречаться с досужими кумушками и чувствовать на себе их сверлящие взгляды. Она также избегала общения с мужчинами, старательно отводящими глаза, потому что ее вид вызывал у них отвращение, смех или что-то там еще.

Ко всему прочему, с каждым днем все больше рос и живот Лиги, и ее ребенок. Первому же встречному захотелось бы узнать, откуда взялось и то и другое. С тех пор как Па начал домогаться ее, Лига почти совсем перестала разговаривать и теперь весьма смутно представляла, какими словами может описать обстоятельства, в которых оказалась.

Она старательно противопоставляла все эти аргументы приступам жгучего любопытства, однако в ее душе крепла уверенность в том, что город обещает удовольствия и развлечения, которых Лига лишена в своем добровольном затворничестве. Она пыталась бороться с собой — например, вызвать в памяти суровый голос отца, — и все же, когда поднималась по тропинке к дороге, привязав маленькую Бранзу платком к спине и держа в руках корзину с плетеными циновками, шаг ее был легок, а сердце не желало прислушиваться к увещеваниям разума. Лига ворчливо убеждала себя, что в любой момент может вернуться. Право же, при малейших признаках опасности она убежит домой.

Дорога совсем не изменилась: глубокие колеи, проделанные телегами и экипажами; отпечатки конских копыт, в которых после ночного дождя блестит вода; старый дуб с обломанными сучьями, похожий на пучеглазое чучело; россыпь полевых цветов по обочинам.

Лига приближалась к городу. «Если я хоть раз тебя там увижу, — грозил ей отец, — если только узнаю, что ты там появлялась…» Наверное, он имел в виду какую-то другую девушку, бойкую, отважную. Обидно, что Па не разглядел ее в общем-то робкую и нерешительную натуру.

Она зашла за поворот и нос к носу столкнулась с… матерью Йенса, наклонившейся попить воды из Источника Марты. Лига растерянно попятилась, собираясь задать стрекача, но женщина услыхала шаги и выпрямилась, утирая мокрый подбородок.

— Лига! — широко улыбнулась она. — Какая приятная встреча! Ну, как дела у тебя и твоей дочурки?

— Э-э… Спасибо, хорошо. — Лига всмотрелась в лицо женщины, опасаясь увидеть недобрую усмешку, гримасу упрека или осуждения.

— Это она? Дай-ка взглянуть на малышку.

— Гм… — Лига неохотно повернулась спиной.

Мать Йенса осторожно откинула уголок покрывала с личика Бранзы.

— Вы только посмотрите, какая прелесть! Лежит тихонько, точно птенчик в яичке, да, Бранза? Лига, девочка как две капли воды похожа на тебя. Помню, ты точно так же спала на руках у Агнаты.

— Как… — Лига запнулась, поняв, что вопрос «Как вы узнали имя моего ребенка?» прозвучит глупо. — Как… поживает Йенс? — дрогнувшим голосом спросила она.

— Отлично. И Йенс, и Стелла, и все мои внучата. В середине лета она должна снова родить и недавно призналась мне, что опять ожидает двойню. Ты не поверишь! — Щебет лесных птиц эхом вторил радостному смеху матери Йенса. — Стелла окружила себя детками, будто наседка — цыплятами. Уж она-то наверстала все, что не вышло у меня! Теперь я счастливая бабуля.

— Рада слышать, — сказала Лига. Она и вправду была рада, хотя и сильно озадачена. Стелла? Неужели мать Йенса имеет в виду дочку торговца Оливера? Красавица Стелла вышла замуж за Хромого Йенса? Когда умер Па, они еще не были женаты… Каким же образом она «окружила себя детками» всего за несколько месяцев? Лиге только-только хватило времени, чтобы выносить Бранзу.

Мать Йенса тепло попрощалась с ней, и она, сделав вид, что спешит по делам, решительно двинулась вперед. По пути Лига несколько раз прокручивала в голове удивительный разговор, так и сяк истолковывала фразы, обдумывала всю нелепость услышанного. Поглощенная своими мыслями, она непроизвольно ускорила шаг и не успела опомниться, как добралась до окрестностей Сент-Олафредс.

К удивлению Лиги, городские предместья выглядели иначе, нежели она помнила. Свиноферма Фарроуэра стояла на месте, однако была приведена в идеальный порядок. На месте ветхих покосившихся заборов красовалась ровная изгородь. Вместо Фарроуэра и его злоязыких дочерей на ферме работали незнакомые люди, крепкие и румяные, со светло-каштановыми волосами, одетые бедно, но чисто и опрятно — Лига не заметила ни прорех на юбках, ни обтрепанных штанов. Какая-то девушка приветственно махнула Лиге рукой, чтобы не кричать издалека, а когда та кивнула в ответ, снова вернулась к своему занятию.

А город, город-то как изменился! Половина домов исчезла, так что улица смахивала на рот старухи, растерявшей зубы. Лига миновала ворота, сделала несколько шагов и остановилась поглядеть на первое из пустующих мест: раньше здесь был дом Джинни Солтер, той самой Джинни, которая однажды заявила Лиге: «Не смей подходить ко мне, браконьерское отродье! Я не дружу со всякой швалью!». Резко развернувшись, Джинни ушла, и вся ее компания высокомерно удалилась следом, оставив ошарашенную Лигу сгорать от стыда.

А сейчас глазам Лиги предстал лишь ровный четырехугольник, покрытый зеленой травой. Лига провела носком башмака по краешку аккуратно подстриженного газона, на котором стояла деревянная скамейка, согретая солнышком. Трава да скамейка — вот и все, что осталось от дома Солтеров.