Марго Ланаган - Лакомые кусочки

— Правда? — удивилась Эдда. — И ничего нам не рассказывала? Разве мама станет утаивать такое от своих детей?

— Я была на том обрыве и разговаривала с Лунным Младенцем.

— Младенцем? Мы не видели младенца, разве что это было дитя какого-нибудь чудовища. Мамочка, эта штука была огромная, величиной с наш дом!

— Да что ты, Эдда! — со смехом воскликнула Бранза. — Оно было размером с нашего Медведя, разве что чуть-чуть побольше.

— Каким бы оно ни было, вам не надо бояться, — успокоила Лига. — Это создание несет с собой только добро. Оно уберегло вас от падения в пропасть.

— Но Медведя не уберегло, — заметила Бранза.

— А вот и нет! — горячо возразила Эдда. — Это и был Медведь! Волшебство подняло его в воздух, и он не упал, а взлетел. Да, да! — Девочка энергично закивала, словно бы, убеждая других, надеялась убедить и себя.

— Дети, вы не видели Медведя сегодня утром? — спросила Лига.

— Мы искали его, правда, Бранза? Хотели проверить, не упал ли он на самом деле. Конечно, сверху мы ничего не разглядели. И на обратном пути тоже его не встретили, а то могли бы сесть к нему на спину и вернулись бы гораздо быстрее. Дорога была такая длинная! Мамочка, скажи, ты совсем за нас не тревожилась?

— Я удивилась, что вы не вернулись к ужину, но раз вы ушли в лес с Медведем, я знала, что вам ничего не грозит. Так и получилось. — Лига вытащила из золотистых кудрей Бранзы веточку мха. — Эдда, расскажи мне еще раз, как Медведь спрыгнул с обрыва.

Младшая дочь повторила рассказ. Мать слушала ее очень внимательно, не отвлекаясь, чтобы взять в руки иголку или веник, так что девочке даже не пришлось приукрашивать свою историю.

— А вы не… Вам не пришло в голову дотронуться до Лунного медведя?

— Дотронуться? — Бранза состроила гримаску. — Он обжег бы нам пальцы! Или отморозил. Или… в общем, сделал бы больно.

— А если нет? Что, если он, например, смог бы стать самим собой и… — Лига вытянула руку, демонстрируя нужный жест, на ее лице отразились надежда и задумчивость. — Вы просто могли взять его за лапу и легонько потянуть — так, как приглашаете кого-нибудь на танец.

— Нет, мы этого не сделали, — призналась Эдда, глядя в отрешенное лицо матери. — Бранза чуть не умерла со страху.

— Ты тоже не больно-то желала здороваться с ним, когда он потянулся к нам.

— Потянулся? — резко спросила Лига.

— Не то чтобы потянулся. Сделал вот так… — Эдда неопределенно взмахнула рукой. — Возле нас. Как будто хотел поиграть или… помахать на прощание.

— Или сбросить нас с обрыва, — сухо вставила Бранза. — Помнишь, ты еще сказала: «Давай отойдем за деревья».

— А ты, между прочим, сразу согласилась и побежала, только пятки сверкали!

— Дети, не ссорьтесь, — мягко сказала Лига и привлекла к себе обе усталые вымокшие фигурки. — Мы все расстроены из-за того, что Медведя больше нет с нами.

— Да. — Бранза благодарно склонила голову на плечо матери.

— Как ты думаешь, мамочка, куда он отправился?

Лига задумалась, продолжая обнимать дочерей и слегка покачиваясь.

— Не знаю, — сказала она. — Даже не представляю.

Она постепенно перестала раскачиваться, замерла и опустила глаза, словно стояла у края обрыва и силилась разглядеть внизу, среди зелени леса, мелкую точку — крошечного Медведя.

Эдда уже раскрыла рот, чтобы спросить ее: «Значит, ты и карлика видела — там, у болота?», но затем передумала. На лице матери застыло странное выражение, словно бы все видимое невооруженным глазом ничего не значило по сравнению с тем, на что был устремлен внутренний взор Лиги и что вызывало у нее горечь и сожаление.

Обычно Медведь приходил после обеда или к вечеру. С наступлением тепла входная дверь целый день стояла открытой, и появление огромного животного, закрывающего собой почти весь проем, грязного, воняющего рыбой или клевером, всегда радовало обитательниц хижины. Если девочки были дома, они подбегали к Медведю, всплескивали руками, охали и ахали, ругали за неопрятность. Сестры обожали приводить в порядок его мех. Отмытый и вычищенный, Медведь неизменно подходил к Лиге и осторожно тыкался носом ей в спину, если она была занята делами, или же опускал голову и щекотал дыханием ее босые ноги, как бы благодаря хозяйку за то, что она позволяет ему находиться в доме.

Лига долго отучала себя от привычки ждать Медведя. Заслышав голоса девочек, возвращающихся с лесной прогулки, она старалась сдерживать свои чувства, унимать нетерпеливое сердце и ограничиваться простой радостью от того, что видит обеих дочерей, гибких и быстроногих, весело чирикающих или ссорящихся по пустякам. Главное — они живы и здоровы, и не важно, что позади них темной горой не возвышается Медведь. Просто он был таким… крупным… И оставил после себя столь же объемную пустоту. Однако Лига тосковала не по его огромным размерам — то есть не только по ним. Всевозможные способы, которыми Медведь располагал свое громоздкое тело рядом с людьми — принимал роль меховой игрушки, кровати или дружелюбного кресла; мирно храпел перед очагом или, если было тепло, прямо на пороге; то шалил и дурачился, то был тише воды ниже травы, то вдруг становился необыкновенно серьезным и величавым, — все это согревало, делало жизнь прекраснее. Стирая белье в ручье, Лига поднимала глаза — ах, нет, это не Медведь, это просто тени деревьев. По вечерам, когда она убирала со стола, а девочки перед сном выбегали на полянку и носились там до изнеможения, вдвоем, без Медведя, на котором можно было кататься, которого можно было строго отчитывать или ласково почесывать ему шею и загривок, Лига понимала, как быстро привязалась к их постоянному гостю — к его своеобразному мужскому присутствию, величине, терпеливости и добродушию. Лига ложилась в постель, однако кровать не могла заменить форму и тепло медвежьего тела. Она падала в нагретую солнцем траву — если зажмуриться и напрячь воображение, мягкие травинки почти сходили за густой медвежий мех, — но под ней ничего не вздыхало, не ворочалось, не урчало после сытного обеда. Лиге приходилось постоянно напоминать себе, что Медведя больше нет. В такие моменты она выходила из дому, сгребала в охапку дочерей — сплошь легкие косточки и летящие волосы они были, — валила их на траву, щекотала и тискала, по-медвежьи рыча, или садилась у огня, обхватывала себя за плечи и молча глядела на пламя.

Эдда мерила шагами узкий козырек перед обрывом и стучала по земле длинной толстой палкой.

— Покажись! Покажись мне! — бормотала она. — Кем бы ты ни был, волшебным Медведем или падучей звездой, выйди и озари меня своим светом. Тук! Тук! — ударяла о землю палка.

Внизу темными волнами вздымались холмы и леса, да золотистые спинки пролетающих птах вспыхивали на солнце. Ветерок дразнил черные кудри Эдды, набрасывал их на щеки и лоб. Все вокруг было в движении, однако ничего не происходило.