Марго Ланаган - Лакомые кусочки

Он с трудом поднялся и пошел за мной; мы вооружились более или менее сносными ветками.

— Теперь набери в грудь побольше чистого воздуха, — сказал я, — и вперед. Ты спихнешь Ноэра, я оттолкну медведицу, поскольку не люблю ее так нежно, как ты.

— Хорошо, — неохотно отозвался Филип.

— Ты со мной? — Я в упор посмотрел на него. — Мы должны вызволить Ноэра и сделать так, чтобы он застрелил зверюгу. Тогда мы сможем сбросить эти треклятые шкуры и все, что с ними связано, в том числе безумную любовь к медведям.

— Ну, не знаю… — Филип поглядел на медведицу со смешанным выражением страха и тоски. — Ты, конечно, говоришь складно, да ведь я люблю только одну медведицу, только эту, и, знаешь, так сильно, что готов с ней… соединиться.

Я начал молотить его куда попало.

— Размазня! — орал я ему в лицо. — Ты сам-то себя слышишь? Совсем одурел! Слушай меня и делай как я говорю! Бери палку и спасай Ноэра! Ноэра, который был твоим другом с самого детства и до последних минут, пока тебя не одолели животные страсти! Спихни его с дерева и тащи прочь от медведицы, слышишь? Ты меня слышишь?!

Пока я вопил и бесновался, Ноэр и медведица нежно ворковали между собой, и эти звуки причиняли мне невыносимую боль, как если бы крысы вгрызались в печенку. Неожиданно послышался глухой стук, и Филип охнул, будто его кто-то ударил, кто-то более сильный, чем я. Он повалился на колени, в его глазах мелькнуло удивление, затем они потухли, и Филип упал у моих ног, мертвее мертвого. Короткая арбалетная стрела вошла в его спину почти по самое оперение.

— Соллем! — крикнул я тени, бегущей по склону горы.

— Отличный выстрел, сынок! — донеслось до меня, и из-за деревьев вышли оба охотника.

— Что ты наделал? Ты попал в Филипа! Застрелил его! — Меня трясло с ног до головы.

Джем резко остановился, ахнул и отшвырнул в сторону арбалет, как будто тот раскалился добела и жег руку. Соллем-старший подбежал к мертвому телу и опустился на землю. Он осмотрел лицо Филипа, пощупал пульс на шее, прежде чем удостоверился в том, что произошло.

— Мамочки родные! О боги! — рыдал Джем. — Я думал, это медведь! Царица небесная, я убил человека! Баллок, я думал, что он напал на тебя, и я спасаю тебе жизнь! Он был так похож на медведя!

Гнев и ярость обычного, расколдованного Баллока вскипели во мне.

— А как он должен был выглядеть в этой дурацкой шапке?! Настоящий медведь вон там, там! — Я ткнул пальцем в сторону.

Однако медведица исчезла, и Ноэр — вместе с ней.

— Ноэр! Ноэр! — Я побежал за ними, но успел разглядеть лишь удаляющуюся фигуру животного, мелькнувшую в последних лучах заходящего солнца. Медведица несла Ноэра, как мать несет свое дитя, его руки и ноги обвивали ее, как цветные ленты — майский шест. В следующий миг они исчезли из виду, и на полянке остались только я, рыдающий Джем и его отец. Старый Соллем был до такой степени потрясен убийством, что даже не попытался преследовать зверя.

Вечером мы принесли Филипа обратно в Сент-Олафредс — стрелки и остальные члены отряда не нашли в себе сил продолжать охоту. Да и вообще, стоило ли оно того, когда из трех жертв колдовства, как это ни прискорбно, остался только я. Жертвоприношение, казалось, уже потеряло смысл — ведь один из нас погиб, а другого унес хищный зверь.

— Не надо себя обманывать: мы потеряли двоих, — сказал Вольфхант по пути домой.

По правде говоря, я так не считал, помня влюбленное воркование Ноэра и его мохнатой подруги, но, с другой стороны, не мог же я просто сказать: «Не переживайте, он сбежал по своей воле. Это любовь». Моим словам поверил бы только тот, кто, как и я, вдохнул запах сияющих звезд и алмазных капель росы, исходивший от медведицы, а насмешек мне хватало и без того.

Вольфхант проводил меня до дома, чтобы сообщить моим родителям о смерти Филипа. Сердце мое обливалось кровью, я не хотел слышать, как он будет разговаривать с Ма и Па, поэтому прямиком отправился в постель и забылся тяжелым сном.

Утром меня разбудила Ма, которая принесла завтрак: молоко с раскрошенным хлебом.

— Баллок, пора вставать, — сказала она. — Ты должен пойти к исправнику и рассказать ему, как все случилось. Кроме того, тебя ждут родители Филипа — они хотят с тобой поговорить… А-ах! — Мать выронила миску и попятилась, ее глаза расширились от ужаса.

— Что такое? — Я сонно посмотрел на мокрый матрас, медленно поднял взгляд на Ма.

— Сынок, ты за ночь весь… оброс.

И в самом деле, волосы на моих руках стали жестче и гуще, чем вчера, пальцы — короче, а ногти, наоборот, удлинились. Я потрогал лицо, насколько позволяли загрубевшие кончики пальцев: у меня не просто росла борода, нет! Щеки и подбородок, лоб и вообще все, кроме носа, было покрыто мягкой короткой шерстью.

Пока я ощупывал себя, Ма приблизилась к постели и трясущимися руками взяла миску. Все молоко пролилось, но раскисший хлеб остался на дне. Я прочел взгляд матери, услышал ее мысли ясно, как если бы она произнесла вслух: «Для медведя сойдет и так».

— Пойду приготовлю заново, — пробормотала она, заметив мой испуг, и торопливо вышла.

Я снова лег в кровать, отвернулся к стене. Мне не хотелось встречать этот день.

Ма принесла еду, убрала промокший матрас, постелила новый.

— Ну вот, — сказала она, — теперь все в порядке. Садись, кушай.

Не желая огорчать ее своим видом, я продолжал лежать, уткнувшись в стену.

Когда мать ушла, я немного поел и решил не показываться на люди, поэтому весь день провел в постели. Тем не менее весть обо мне быстро облетела город, и вскоре дом наполнился приглушенным бормотанием людей, обсуждающих мое несчастье. Пришлось поговорить с исправником, а также с отцом Филипа, который пришел выслушать меня, тогда как мать несчастного была слишком убита горем и страшилась моего звериного вида.

— Ох, — сказал отец Филипа, похлопав меня по мохнатой щеке, — ты в таком же положении, как наш бедный сын. Мы до сих пор не можем снять с него медвежьи шкуры, чтобы обмыть и похоронить как полагается. Он так и ляжет в гроб Медведем.

Я повесил свою уродливую голову. Мне было бы легче принять выстрел на себя, чем сидеть и смотреть, как страдает отец моего товарища.

Потом пришел Тизел Вурледж. Лучше бы он не приходил! Сперва я отказывался от встречи с ним, но он передал через Ма, что в прошлом году, когда он был Медведем, с ним произошло нечто подобное. Ободренный тем, что сейчас Тизел выглядит совершенно нормально, я разрешил впустить его.

Увидев меня, он тут же начал хихикать, негромко, но гаденько. Тизел потянул меня за уши на медвежьей шапке и развеселился еще больше, а подергав шерсть у меня на лбу и щеках, и вовсе согнулся в приступе беззвучного хохота.

— Тизел, как тебе удалось избавиться от звериного облика? — в отчаянии спросил я, решив не обращать внимания на его жестокость. — Что ты сделал, чтобы снова стать человеком?