Светлана Фортунская - Анна, королева. Книга 1: Дочь князя

— Не трогай невесту, дочь князя! Ей не до тебя сегодня, — тихо сказал он.

— А почему этот человек говорит то, чего нет? Разве он растил Прудис, разве он готовил угощение, это ведь сама Прудис коптила окорок и набивала колбасы, я-то знаю!

— Это человек с лживым сердцем и лживым языком, — ответил ей Джоджо. — Разве тебя не предупредила княгиня, чтобы ты слушала молча и не спорила, каким бы странным тебе ни показалось то, что говорят?

Княгиня действительно предупреждала Аник о том, что в селении шаваб многое может показаться ей непривычным, странным и неправильным, и строго-настрого приказала ни с кем не спорить и не задавать вопросов.

(— Ты слишком любопытна, — говорила княгиня, — пора тебе учиться сдерживать свое любопытство. Невпопад заданным вопросом ты можешь обидеть человека, к которому обращаешься. Я не хочу, чтобы потом говорили, что дочь князя Варгиза — невоспитанная, невежливая девочка, даже если это будут говорить люди шаваб.)

— Да, — ответила Аник Джоджо.

Обед, начавшийся еще до полудня, тянулся почти до сумерек. Горцы ели немного, пили тоже умеренно, хотя и хвалили пиво — этот напиток все-таки у шаваб получался намного лучше, чем у горских женщин. (Хильда как-то рассказала, что горцы прежде не знали, что такое пиво, и стали варить его только после того, как рядом с ними поселился народ шаваб). Зато вторая половина стола веселилась вовсю. Подвыпив, шаваб обнялись за плечи и, раскачиваясь то в одну, то в другую сторону, затянули песню, в которой почти не было мелодии, но был ритм, непривычный для уха Аник, и резкие выкрики. Потом один из мужчин шаваб встал и спел песню, припев которой подхватывали хором, и хор этот звучал скорее ревом, чем пением. Прудис сидела, опустив глаза, красная, как вареная свекла. Аник ненароком взглянула на Джоджо — он сидел, сдвинув брови, и щеки его тоже порозовели.

— Дочь князя, ты понимаешь их язык? — спросил он у Аник, когда певец, сопровождаемый громкими хлопками и одобрительными возгласами, закончил, наконец, свое пение.

— Немножко, — ответила Аник, — когда медленно говорят, и то не все. А когда поют, совсем не понимаю.

— Это хорошо, — сказал Джоджо, — они пели плохую песню, совсем не годится такая песня для свадьбы, и для ушей дочери князя. Тьфу! — Джоджо сплюнул в сторону.

Хейнц заметил этот плевок.

— Что такое, тебе не нравится песня? — спросил он с насмешкой, — может быть, ты споешь лучше?

— Нет, — ответил Джоджо, вставая, — не то, чтобы я не мог спеть, но пора и честь знать. Нам нужно еще вернуться сегодня в крепость. Спасибо тебе, хозяин, за угощение, пожелаем молодым счастья, и да будет их союз благословен потомством!

Горцы встали вслед за Джоджо и стоя выпили за молодых. Молодые должны были остаться на эту ночь в доме отца Прудис. Прудис вдруг расплакалась, обняв Аник и шепча ей на ухо ласковые слова, называла своим цветочком, золотцем, просила всегда помнить ее, Прудис, и не обижаться, если что не так. Аник тоже расплакалась. Ей стало вдруг жаль и Прудис, и Вардана, самого на себя не похожего, смущенного и немного растерянного.

Пока выводили и седлали коней, Аник еще немножко посмотрела на свадьбу из-за забора. Как раз пришли музыканты со странными, непохожими на горские инструментами, и шаваб, радостно захлопав, стали готовиться к танцам. Вах, что это были за танцы! Аник такого никогда не видела.

Горцы танцевали обычно отдельно — мужской танец, танец девушек. Подчас — очень редко — по кругу могла пойти пара, но девушка не поднимала в таких случаях глаз, упорно глядя в пол, а мужчина летал вокруг нее, как птица, и иногда едва касался рукой кончиков ее пальцев.

Шаваб же, напротив, плясали, крепко обхватив друг друга за талию и за плечи, время от времени мужчина подбрасывал свою партнершу, или кружил ее в воздухе, так, что короткие пышные юбки женщин развевались, открывая постороннему взгляду ноги в полосатых чулках, и иногда даже и подвязки. Женщины при этом взвизгивали, а зрители одобрительно кричали и хлопали в ладоши.

— Пошли, дочь князя, не надо тебе на это смотреть! — сказал Джоджо, подводя в поводу коня Аник.

Он подсадил девочку в седло — Аник была слишком мала, чтобы самостоятельно сесть на лошадь, — и, не коснувшись стремян, взлетел на своего коня.

— Жаль, до темноты не добраться нам до крепости, — сказал он, глядя в сторону заходящего солнца.

— Джоджо, — спросила Аник, когда они оставили поселок далеко позади, — шаваб — они нехорошие люди?

Джоджо повернулся в седле и посмотрел на огни за своей спиной. Чуткое горное эхо доносило сюда отзвуки музыки.

— Не могу этого сказать, — ответил Джоджо, поразмыслив, — да и не скажу. Наша Хильда — она ведь тоже из шаваб, а ведь никто не скажет о ней плохого слова. И о Прудис тоже — хорошая девушка. И другие есть, честные люди, всякие есть. Это Хейнц — и друзья его такие же, как он. А все почему? Потому что трус, потому что не смог ответить на оскорбление, как подобает мужчине, и, подобно подлому псу, пытается цапнуть за ноги, не имея мужества вцепиться в горло.

Вот и еще один узелок, завязанный давным-давно…

Наутро, едва только рассвело, Аник прибежала в привратницкую башенку. Нынче Прудис с мужем должна была посетить дом князя, перед тем, как въехать хозяйкой в собственный дом — в качестве свадебного подарка князь даровал Вардану Дозорную башню с большим наделом земли на склонах Дозорной горы. В крепости готовились к свадебному пиру.

Старый Кена поприветствовал Аник взмахом руки с зажатым в нем пучком ремней — он плел сандалии.

— Доброго тебе утра, дочь князя! Пришла встречать свою родственницу?

— Да, — сказала Аник, взбираясь на камень подоконника, — я хочу посмотреть, как они будут ехать по дороге. Скажи мне, Кена, — продолжала она, убедившись, что дорога внизу пуста, — почему Прудис мне родственница, ведь она — из народа шаваб? И почему ее отец не любит нас?

— Э, дочь князя, — отозвался Кена, — неужто ты не знаешь, что бабушка Прудис, Хильда, была женой Размика, дяди твоего отца, нашего князя Варгиза? И что Тина, дочь Размика, вышла замуж за Хейнца и ушла к шаваб, а много лет спустя вернулась искать приюта в отчем доме — хоть ее отца давно не было в живых, — а Хейнц пожелал вернуть жену, но князь Варгиз отказал ему в этом, и Хейнц искал помощи у верховного князя Гориса, нашего правителя, и помощи этой не получил? Вот с тех пор Хейнц и затаил злобу — и на князя, и на всех горцев. Не знаю, как твоей матери удалось уговорить его на эту свадьбу.

— Едут! — воскликнула Аник, потому что далеко внизу показались фигурки всадников на лошадях и повозка. Девочка припала к узкому окну.

— Вэ, дочь князя, солнце высоко поднимется, прежде чем они доберутся до крепости, — сказал Кена. — Но можешь ударить в колокол — один раз.