Светлана Фортунская - Анна, королева. Книга 1: Дочь князя

— Нет, это не колдун, — сказала Елена и снова вздернула свой тройной подбородок. — Колдунов не бывает. Бывают маги, но он — не маг, он простой бродяга. По моему мнению, он заслуживает хорошей порки. Но ты сама велела докладывать немедленно обо всех, кто тебя спрашивает, госпожа королева.

Маги? Насколько было известно Мариам, маги никогда не покидали своего Халкедона. Особенно теперь, когда вели затяжную войну с Балкисом. Они постоянно воевали, то с Балкисом, то с Лациумом, иногда их враги ненадолго объединялись, и даже, бывало, побеждали — тоже ненадолго.

— Мне будет трудно спуститься вниз, ноги болят. Приведи его сюда, — велела Мариам. Благородная Елена бросила быстрый взгляд в сторону постели, которую уже расстелили горничные.

— Это неприлично, — возразила она.

Нет, пора эту бабу поставить на место!

— Я сказала, приведи его сюда. Ты же не думаешь, что я буду валяться с ним в постели, так ведь?

Елена покраснела.

— Но хотя бы покрывало…

— Пусть остается все, как есть, — твердо произнесла Мариам. — Приведи сюда этого человека. А если тебя так уж волнует мое целомудрие, то можешь присутствовать при нашей встрече.

Елена твердым шагом подошла к кровати Мариам, задернула тяжелый полог и вышла.

Блюстительница приличий!

Мариам внутренне смеялась над глупой Еленой.

— А вы что стоите? Брысь! — скомандовала Мариам горничным. Те выскочили из комнаты, предварительно поклонившись.

Мариам подошла к кровати и отдернула полог. Очень хорошо: старая женщина готовится отойти ко сну, но готова пожертвовать своим покоем для встречи с подданным, раз у него такая большая нужда в ней.

В резном изголовье кровати был сделан тайник. Там Мариам хранила малую государственную печать (большая была у Марка), важные документы, склянки и коробочки с ядовитыми зельями и порошками, там же лежал и кинжал.

Мариам достала кинжал из тайника. Лезвие было смазано тем самым безумно дорогим ядом, унесшим жизнь Муртаза. Меры предосторожности лишними не бывают.

Она только успела отойти от кровати и сунуть кинжал в потайной карман на юбке, как дверь отворилась.

— Тот человек, госпожа королева! — официальным сухим тоном произнесла благородная Елена. — Ты позволишь мне остаться?

Мариам кивнула, не глядя в сторону Елены. Вошедший следом за благородной дамой человек был ей незнаком.

Молодой, совсем еще юноша, почти мальчик — усы легким рыжеватым пушком пробиваются над губой, а будущая борода обозначена только намеком. Очень высокий, и, скорее всего, еще будет расти. Тонкий, нескладный в своем мешковатом балахоне, похожем на рясу священника, но сером. Балахон заляпан грязью — шел пешком. Руки белые, нежные, как у девушки. Нет, этот человек — не бродяга, хоть и хочет таковым казаться. Скорее — отпрыск благородного семейства, переодетый. Значит, дело нечисто.

— Кто ты, и чего ты хочешь? — спросила Мариам, постаравшись, чтобы голос ее звучал устало и тихо. В глазах подданных она желала выглядеть старой и больной женщиной, одной ногой стоящей в могиле. Пожалуй, ей стоило бы принять этого человека, сидя в кресле, но теперь уже поздно. Как бы в поисках поддержки Мариам оперлась ладонью о стену.

— Мое имя неизвестно тебе, госпожа королева, — учтиво поклонившись, сказал юноша. И поклон, и речь выдавали в нем человека образованного. В Межгорье образование получали только священники и дети в благородных семьях. — Я пришел донести тебе о беззаконии.

Он покраснел, произнося эту фразу, и голос его звучал чуть ли не слабее, чем голос Мариам.

— Сообщить о беззаконии — долг каждого верноподданного. Но почему ты обратился с этим ко мне? Разве не проще было бы решить вопрос на месте?

Юноша закашлялся. Кашлял он не от простуды, а от чего-то другого, Мариам не могла понять, от чего. От смущения? От стыда перед тем, что собирался сделать? Здесь, в Межгорье, донести, даже и о беззаконии — совершить неблагородный поступок, равнозначный предательству. Да, должно быть, мальчику стыдно становиться предателем, решила Мариам. И наверняка он потребует платы за свое предательство, и за свой стыд тоже.

Откашлявшись, юноша сказал:

— Если бы благородная Елена оставила нас на несколько минут…

О, он даже знает, как ее зовут! Должно быть, бывал прежде при дворе, подумала Мариам. Хотя он мог узнать имя на кухне — или где он там ошивался, дожидаясь встречи с королевой.

— У меня нет тайн от благородной Елены, — возразила Мариам. — Ты что-то говорил о ведьме, когда просил, чтобы тебя допустили ко мне?

— Да, я… — он оглянулся на застывшую у двери изваянием толстую благородную даму, и сделал шаг к Мариам. — Я знаю, где скрывается одна колдунья. Мне кажется, ей попустительствуют, — последнее слово он произнес шепотом, снова оглянувшись на Елену.

Мариам задумалась. Если так, то, должно быть, дело связано с родственниками Елены или ее мужа. Тогда понятно, почему мальчик не хочет говорить в присутствии придворной дамы.

— Будь добра, оставь нас, благородная Елена, — величественно и с изрядной долей ласки в голосе произнесла Мариам. — Всего на несколько минут.

У благородной Елены хватило ума промолчать и выразить свое недовольство только лишь глубоким поклоном. Обычно она кланялась весьма небрежно.

Когда за Еленой закрылась дверь, юноша сделал еще шаг вперед.

— Ведьма живет…

Мариам рассерженно посмотрела на него. Он опять замолчал, облизывая обветренные губы. Глаза его лихорадочно блестели. Полно, да не безумец ли он? Или он явился убить — ее Мариам? Она отодвинулась, наткнувшись спиной на стенку. Его не могли пропустить сюда с оружием, уж на это-то дворцовая стража способна: обыскать посетителя; но сильный молодой человек мог задушить ее, старуху, голыми руками.

Мариам нащупала рукоять кинжала в потайном кармане. Она не боялась — Мариам пытались убить неоднократно, и различными способами: ядом, стрелой, кинжалом. Мариам не боялась ничего на свете — кроме мышей и колдовства.

Но, кажется, именно колдовством мальчик сейчас и занимался: он беззвучно шевелил губами, словно произнося заклинание, и пальцы его двигались, будто опутывая ее, Мариам, невидимой сетью. Старая королева почувствовала, что ей становится трудно дышать. Она хотела позвать на помощь, но не могла издать ни звука, руки пока что повиновались ей, и она, собрав последние силы, выставила кинжал навстречу мальчику — а тот, судя по жестам, завершал свое черное дело: он словно бы затягивал сеть в узел, от чего у Мариам сдавило грудь, и ребра затрещали; торжествующая улыбка осветила лицо мальчика, сделав его до удивления знакомым. Глаза Мариам лезли из орбит, она всхрапывала, судорожно вскидывая руки, но кинжал был крепко зажат в ее ладони, и — случайно, потому что на намеренное действие у Мариам не осталось уже сил — лезвие кинжала задело руку мальчика.