Андрей Завадский - Вечная Вдова

Двое мужчин, бесшумно шагавшие по насмерть впившейся корням в землю чаще, раскинувшейся всего в нескольких часах пути от шумного Фальхейна, на мгновение и ощутили себя в сердце нехоженых лесов, единственными людьми на сотни лиг окрест. Стройные ольхи, горделивые вязы и могучие дубы подпирали лазоревое небо, и ни единый звук кроме пения порхавших в кронах птах не нарушал опустившуюся на мир тишину. Словно и не было за спиной пронзавшей земли королевства дороги, древнего, проложенного еще во времена давно исчезнувшей Империи тракта, по которому в столицу королевства и из нее в дальние края спешили путники. Купцы, довольно поглядывавшие на тяжелые, - едва сдвинуть паре тяжеловозов, - телеги, полные товара, или нежно касавшиеся пухлыми пальцами полных золота кошелей, настегивавшие скакунов королевские гонцы, величаво смотревшие по сторонам с нескрываемым превосходством рыцари, сопровождаемые вооруженными слугами, разный люд шел в обе стороны. И каждый бросал хоть раз удивленный взгляд на отряд всадников, остановившийся у опушки леса, качая головой при виде клинков и арбалетов, и дорогой сбруи на могучих скакунах. Кто решил устроить здесь краткий привал, вольный ли отряд, ищущий славы и денег, шайка разбойников, а может, странствующий рыцарь из дальних краев, это многие хотели бы узнать. Да только никто не решался просто подъехать к мрачным, настороженным, словно они были на вражьей земле, воинам, угрюмо провожавшим пристальными взглядами всякого, кто проходил или проезжал, верхом ли или на подводе, мимо, да спросить их, выведать, куда да откуда путь держат эти витязи.

А те двое, что исчезли, скрылись за пологом густых ветвей, растворившись в лесном сумраке, уверенно шли к одним им ведомой цели. Первым шагал высокий светловолосый воин, не молодой уже, но и далеко не старый. Настоящий матерый хищник, бывалый боец, повидавший всякое и ничего не боящийся, он ступал плавно, как крадущийся к жертве хищник, придерживая рукой висевший на левом бедре клинок с посеребренной рукоятью. На самом деле рядом не должно было случиться врагов, не зря же остались на тракте верные спутники, которые не пустят дальше опушки любопытного чужака, просто въелась в кровь за годы странствий привычка всюду готовиться к бою.

Воину не нужно было смотреть под ноги, не нужно было озираться по сторонам, ища приметные знаки. Он шел по этому лесу, словно провел здесь всю жизнь, да так оно и было, ибо однажды покинуло эту рощу лишь тело, словно подъятый некромантом зомби, душа же так и осталась здесь, среди этих деревьев, кроны которых пронзали золотые копья солнечных лучей.

- Здесь была дорога, господин, - спутник светловолосого воина, невысокий крепыш, уже немолодой, но явно еще очень сильный и много более ловкий, чем пристало мужчине его лет, окликнул своего командира. Наголо обритый противу моды здешних краев ветеран, покрытый старыми шрамами, старался по давней привычке замечать любые приметы, чтобы потом не пришлось долго блуждать по этим дебрям, ища обратный путь. - Куда она ведет, тебе ведомо? И почему ею никто не пользуется уже не один год?

Действительно, трава под ногами бесшумно ступавших, перекатываясь с пятки на носок, воинов, была редкой, и кое-где наметанный цепкий взгляд мог еще разглядеть выбоины от копыт, подков и подошв, колею, ныне почти заросшую.

- Здесь было селение, небольшая деревушка, - не оборачиваясь, мрачно произнес светловолосый великан. - Но однажды тут убили жреца Тайлы, а храм разорили, предав его затем огню. После этого крестьяне, верящие, что смерть жреца притягивает проклятье, покинули эти земли, не испугавшись даже гнева короля, во владениях которого мы и находимся, Витар. И, как ни странно, их никто не покарал за это, хотя в ином месте и в иное время слуги короля развешали бы смутьянов вдоль тракта, в назидание прочим, чтобы не давали воли своим желаниям прежде короля

Воин вздохнул, нервно сглотнув, и его спутник как-то странно взглянул на своего господина, который прежде никогда не позволял давать волю своим чувствам

- Деревня та, конечно, так и сгинула, ибо кто же пожелает селиться на проклятой земле? - бесстрастно продолжил в следующее мгновение гигант, быстро совладавший с собой. - Даже по приказу здешнего правителя не всякий решился бы осесть на этой земле, но владыка Альфиона и не усердствовал в этом. Король хотел, чтобы случившееся забылось как можно быстрее, но не преуспел в этом.

Заросли стали не такими густыми, словно здесь лес лишь недавно победил людей, отняв у них эту землю. И Витар увидел поодаль почти скрытые вставшей стеной крапивой прогнившие срубы, которые раньше, верно, были добротными избами.

- Останься здесь, - приказал, обернувшись, светловолосый великан. - Там меня не от кого защищать. И не смей сделать хоть шаг дальше, Витар, если жизнь тебе дорога!

Воин двинулся дальше, исчезнув в зарослях кустарника, а его спутник, его телохранитель только и мог, что до боли в пальцах сжимать черен вдетого в потертые ножны меча.

Он по-прежнему высился на вершине холма, храм, в котором и осталось то, что мудрые называют душой. Там умер ветреный юноша, и восстал из небытия хищник, вся дальнейшая жизнь которого была подчинена лишь одному - возмездию. Светловолосый воин, на несколько мгновений остановившись, разглядывал обгоревшие колонны, некогда надежно поддерживавшие круглую крышу небольшого святилища. Огонь не смог справиться с ними, хоть и стер покрывавшую толстые, в полтора обхвата, стволы затейливую резьбу. Собственно, больше ничего и не осталось, слуги короля тогда на совесть исполнили его приказ. Но пришедший из леса человек помнил и горделиво изогнувших шеи лебедей над вратами, и мерцающие лампады, разгонявшие царящий в храме полумрак, и столб солнечного света, сквозь отверстие в крыше вонзающийся в алтарь, на который кто-то из селян положил гроздь брусники. А в центре храма всегда горел огонь, пламя не разрушения, но домашнего очага, дарующее тепло усталому путнику. Оно не гасло многие века, но однажды его потушили, и благословение древней богини покинуло этот край, с тех пор не ведавший радости.

Воин помнил. Словно наяву, видел он пронизанное мудростью и состраданием лицо старичка-жреца, с которым прежде так нравилось беседовать о вечном тогда еще полному восторга юноше. Конечно, жрец снисходительно относился ко многому из того, что говорил его гость, старавшийся, как только появлялась такая возможность, вырваться из каменного плена дворца и придти сюда, в эту рощу, где всегда царил покой. О, они говорили о многом, о жизни, о судьбе, о предназначении каждого человека, и конечно, о любви. Тот, кто явился ныне на пепелище, помнил каждое слово, сказанное им или услышанное в ответ. За годы, проведенные вдали от этих мест, он понял, сколь во многом ошибался, но все равно был благодарен старому жрецу за терпение и сочувствие.