Дмитрий Скирюк - Кукушка

Яльмар Эльдьяурсон спрыгнул на землю, не замочив ног, поскользнулся, устоял и зашагал вперёд, мимо длинного ряда причалов, даже не оглядываясь, идут ли за ним его спутники. И они шли.

Было жарко. Солнце пекло во весь дух, редкие облачка обходили его стороной, лёгкий ветерок, дувший с моря, тоже не приносил облегчения.

В первой же таверне, у которой вместо вывески над входом висело нечто жестяное, напоминающее клёпаный гроб, норманны вызвали переполох. Девчонки прислужницы забегали, половина посетителей подхватила свои плащи и шляпы и поспешила убраться, вторая половина настороженно притихла. Впрочем, и они ушли, как только прикончили свою выпивку. Хозяин, однако, удивления не выказал. Трубка, цветастый шейный платок, шкиперская борода, матросские бушлат и штаны с ремнём и медной пряжкой в виде птичьей головы — всё выдавало в нём старого морского волка, видавшего и не такое.

— Господам варягам моё почтение, — чуть кивнув, поприветствовал он вошедших, вынул трубку изо рта и выдохнул клуб дыма размером с собственную голову. — Вам, конечно, пива?

— Можно и пива, — кивнул Яльмар. — Но мы, вообще-то, не за этим.

— Понятно. Только торговля нынче здесь неважная, — посетовал хозяин «Клёпаного гроба». — Морские гёзы собирают флот в помощь Молчаливому, кузни дымят день и ночь, все загружаются порохом, пулями и стрелами. Немногие вернутся, поэтому всем плевать на припасы. Если вы не привезли вина или пороху, ждите убытков: другой товар здесь мало кому нужен. Меня зовут Хейре. Хейре Сваммердам. Я здесь хозяин.

— Яльмар Эльдьяурсон, — последовал ответ. — Я не торговец.

— Хм... — Кабатчик выпустил ещё один клуб дыма и с интересом подался вперёд. Вид нескольких рослых, мрачноватых скандинавов за спиной у Яльмара, похоже, не вызывал у него решительно никаких эмоций. — В таком случае чем я могу вам помочь? — осведомился он.

— Я разыскиваю девочку, сказал варяг.

— Хм... девочку? — повторил кабатчик. — Тогда вам в квартал красных фонарей, на улицу Бомкамп, или на канал Регге, в заведение мадам Лали, или ещё куда-то в этом роде. Там есть девочки на все вкусы... — тут он смерил взглядом варяга и добавил, не без скрытого ехидства: — ...и размеры. В моей таверне вы ничего такого не найдёте.

Льдистые глаза варяга блеснули, хотя лицо осталось бесстрастным.

— Ты не так меня понял, менеер Сваммердам, — ответил он. — Я не ищу гулящих девок — этого добра кругом хватает. Я ищу свою дочь. Маленькую девочку. — Он показал рукой. — Ей восемь или девять лет. Я знаю, что сейчас война и в округе пропасть беспризорных детей. Разрази меня гром, я даже не знаю, как она выглядит! Наверняка она похожа на меня, у неё синие глаза и светлые волосы, которые вьются, как вились у моей Алоизы... Впрочем, это не важно. Я знаю другое: её увёл из дому какой-то шарлатан, циркач, какой-то италийский кукольник с длинной бородой — персона, судя по всему, приметная, к тому же странствует на тележке. В последний раз, когда люди его видели, с ним были мальчишка-помощник, какой-то рифмоплёт и банда бродячих музыкантов, и он собирался ехать в эту сторону, уж не знаю зачем. Я гнал свой кнорр три дня вдоль побережья, чтобы их опередить, мы только раз причалили набрать воды и отдохнуть, и вот я здесь. Я вижу, ты моряк, менеер Сваммердам, или был им, и к тебе заходят многие. И может быть, менеер Сваммердам, ты видел этого человека или слышал что-нибудь о бородатом кукольнике с девочкой и мальчиком?

Хозяин таверны выпустил очередной клуб дыма и покачал головой:

— Нет, господин варяг, я их не видел. И не слышал о таких. А вы уверены, что они ехали именно сюда?

— Уверен.

— Я не видел их.

Варяг кивнул и повернулся, вознамерившись уйти, но задержался, услышав за спиной лаконичное «стойте!». Остановились и его спутники.

— Стойте, — повторил кабатчик и вышел из-за стойки, на которую всё это время опирался. При этом раздался пронзительный скрип, и стало ясно (а потом и видно), что у него деревянная нога. — Вы, наверное, хотите идти расспрашивать людей, так? Послушайте моего совета. — Он вынул трубку изо рта, выдохнул дым и продолжил: — Я тоже очень не люблю, когда крадут детей, всё равно будь то цыгане, циркачи или comprachicos, — у меня у самого три дочки (хотя, видит Христос, лучше б их было поменьше) и сын, и я люблю их, как любил свою покойницу жену. Я вдвое старше вас, но мы с вами родственные души. Так вот что я вам скажу. Моя таверна не из лучших, но моё имя — Хейре Сваммердам, меня здесь знает каждая собака, и если уж мне об этом человеке ничего не известно, то вряд ли он вообще тут появлялся, этот ваш кукольник. Если вы начнёте ходить по кабакам и спрашивать, всё может кончиться тем, что он приедет и узнает, что его искали. Узнает и заляжет на дно, как морской кот, и вы не найдёте его, пока на него не наступите. А сейчас вы обежите десять таверн, а в одиннадцатой станете на якорь, потому что пыль, морская соль и пустые расспросы высушат вам глотку. И там вы будете сидеть и пить, и ваше серебро и золото осядет в карманах у Самсона ван дер Воуде или у Брама Бастенакена. А у меня три дочери, и мне надо их растить и выдавать замуж. Вот что я вам предлагаю: оставайтесь у меня. Можете послать двоих-троих ребят — пусть посидят, посмотрят, только никому не говорят, зачем они сидят и смотрят, а сами оставайтесь у меня. А остальных отошлите назад, на корабль. Я пошлю одну из своих дочерей на рыбный рынок, а другую — на зеленной, будто бы справиться о ценах, и они там спросят и узнают, что и как. Это не вызовет подозрений, ведь женщины любят поболтать. Это обойдётся вам в два золотых, но что такое два несчастных золотых для такого отважного морехода, как вы?

Пару мгновений Яльмар созерцал коренастого одноногого кабатчика, потом расхохотался и хлопнул его по плечу, едва не сбив при этом с ног (вернее, с «ноги»).

— Клянусь Оди... то есть что я говорю! Христос свидетель, ты прав, я так и сделаю, коль ты не обманешь, — воскликнул он. — А у тебя голова варит! Небось не первый раз проворачиваешь такие делишки?

— Всё упирается в карман, — с усмешкою ответил кабатчик и похлопал себя по этому самому карману. — Вы же мне всех посетителей распугали, а должен же я поиметь с вас какую-то выручку! А кто б я был, когда б не чуял, где можно поживиться? Никак не Хейре Сваммердам. Лет двадцать — двадцать пять тому назад я был самым удачливым контрабандистом на всём побережье, а моя фелюга самой быстрой лоханью в округе, если не считать таможенных люггеров. Ни одна чиновничья тварь не могла поймать меня за руку. Если б не проклятый порох, я бы плавал до сих пор. С местными я ладил. Но когда береговая служба отошла испанцам, всё переменилось. Нынче гёзы прогнали их к чертям, а тогда у них на куттере был фальконет, они не понимали по-фламандски и без разговоров начинали палить во всё, что движется, а я не успел спустить парус, и мне оторвало ногу шальным ядром. Цирюльник спас мне жизнь, но оторванное не пришьёшь.