Дмитрий Скирюк - Кукушка

— Руки ей свободными оставьте, — заметил Золтан, невозмутимо стоявший у жаровни. — Это необходимо.

Брат Жеан повернулся к нему:

— Господин палач, а почему вы сами этого не сделаете?

Золтан возмущённо фыркнул.

— Я не знать заранее, какой инструмент потребен, чтобы с собой возить, — сказал он. — В любой приличной тюрьме всегда свой кузнец имеется. Ich bin eine Henker — я есть экзекутор. Не кузнец. Поэтому у меня в багаже ни оков, ни колодок, ни «дочки мытаря» нет. So, — с ударением закончил он. — Так, да.

И вздёрнул нос.

Золтан и врал, и не врал — было в хозяйстве треклятого Мисбаха и то, и другое, и третье. Только всё это Хагг побросал в первый попавшийся мельничный пруд в надежде хоть как-то облегчить девчонке будущий побег, а упомянутую «дочку мытаря», или «cigogna», как её называли по-испански, — приспособление воистину дьявольское, — вообще разворотил перед тем на отдельные полосы от греха подальше. Но с другой стороны, какой палач не соорудит из подручных средств какие-нибудь простенькие колодки? Любой соорудит. Так что объяснение прозвучало не очень убедительно. Оставалось держать марку и надеяться, что монахи поверят.

Кузнец обители, брат Жеан, был молод — ему едва минуло двадцать. Ещё недавно он был на подхвате у брата Августина — старого мастера, так некстати захворавшего и почившего за две недели до приезда инквизитора. Низкорослый, рыхловатый, кругленький, он мало походил на бернардинца и ещё меньше — на кузнеца, и только руки — крепкие, в мозолях, с пятнышками от ожогов выдавали его принадлежность к этой профессии. С хозяйственными нуждами монастыря брат Жеан справлялся — доминиканец хоть сейчас готов был спорить, что из рук его выходят вполне пристойные топоры, мотыги, лемехи и прочие предметы, для изготовления которых в основном потребна сила. Перед более тонкой работой брат Жеан пасовал.

Монастырская тюрьма была не слишком строгой в плане содержания пленников, это всё-таки была обитель добрых бернардинцев, а не застенок in-pace для ведьм, но кандалы нашлись и здесь, исправные, хотя и ржавые. Вот только пленнице они оказались велики. Рассчитанные на взрослого мужчину, браслеты спадали с тонких девичьих лодыжек. По совету альгвазилов брат Жеан попытался ей примерить на ноги ручные кандалы и тоже потерпел неудачу — те были малы, и цепь у них была короткой.

— Придётся переделывать, — неловко сказал монах, выпрямляясь и старательно отводя глаза, чтоб не смотреть на пленницу.

— Сколько это займёт времени? — спросил брат Себастьян. В его голосе не было недовольства, разве только лёгкая досада. — До конца обедни справитесь?

— Не знаю, отче. — Брат Жеан покачал головой. — Никогда такими штуками не занимался. Коней подковывал, бочки клепал, а кандалы не приходилось. — Он задумчиво взвесил на руке цепи и потёр ладонью подбородок. — Может быть, управлюсь. А может, и нет. Здесь петли, надо будет переделать ушки на браслетах, пробить дырки для заклёпок, взять новую цепь...

— Так возьмите! — раздражённо сказал инквизитор. — Я выхлопочу для вас у аббона разрешение не быть на полуденной молитве и на трёх часах, скажу, чтобы вам выделили в помощь пару конверсов... Процесс не должен останавливаться из-за таких мелочей! Постарайтесь управиться.

— Я постараюсь, отец Себастьян.

— Брат Себастьян, — мягко поправил его инквизитор.

При этих словах девица на скамье подняла голову и долгое мгновение смотрела на испанского священника, будто хотела запомнить его как следует, а после снова отвернулась.

Кузнец достал верёвку, снял с девушки мерку и удалился. Просторней в комнате, однако, не стало: здесь были ещё двое стражников возле двери, палач с помощником, брат Себастьян и Томас в качестве писца. Ну и, конечно, девушка. Юная пленница, поникнув головой, сидела на скамейке, отворачивалась и прятала лицо под волосами. Бритоголовый экзекутор уже связал ей руки за спиной и теперь стоял рядом, сложив руки на груди и ожидая приказаний. Корсет на девушке был расшнурован, юбки подняты, являя взорам собравшихся грязноватые колени и лодыжки — перед процедурой дознавания её заставили встать ни свет ни заря и всё утро молиться.

Все молчали и не двигались. Родригес мусолил табачную жвачку.

Уложения предписывали содержать подозреваемых в ведьмовстве женщин в строгости и всевозможным образом ограничивать их, вплоть до ferrum, et fossam, et furcas, cum alliis libertatibus [54] Железо, яма, колодки и другие методы лишения свободы (лат.) . Небрежности не допускались, хотя степень и способы этих ограничений почти всегда оставлялись на усмотрение инквизитора. Но перед допросом узницу всяко надлежало подготовить. И вот неожиданное препятствие грозило спутать все планы.

— Что ж, — наконец решил брат Себастьян, — будем надеяться, брат Жеан справится. А не успеет — обойдёмся так. Не вижу смысла переносить процесс. Я пойду предупрежу собравшихся, что начало слегка задержится. А вы пока продолжайте без меня, господин Мисбах.

— Слушаюсь, святой отец, — поклонился он и ткнул пленницу в плечо. — Встать!

Девушка не без труда повиновалась — связанные руки не давали ей нормально выпрямиться. Холодные, очень жёсткие пальцы палача не грубо, но уверенно высвободили её из корсета и распустили узел на запястьях. Платье бесформенной грудой упало к ногам, через миг за ним последовала рубашка.

Доминиканец Томас избегал впрямую смотреть на женщину и, как предписывал устав его ордена, послушно таращился вниз, на носки своих башмаков. Стражники же с интересом наблюдали за процессом раздевания. Ялка сжалась, попыталась повернуться боком, хоть как-то прикрыть наготу, но палач не дал ей этого сделать, снова связал ей запястья, уже спереди, и толкнул обратно на лавку. Холод от стен теперь пробирал её насквозь.

— Иоганн, лампу! — услышала она. — И здесь пока стой. Если будет брыкаться, за ноги её подержишь.

Толстяк-помощник выступил из дальнего угла и протянул фонарь; лицо его блестело от пота. Экзекутор наклонился и навис над девушкой, как согнутое старое дерево, высматривая родинки и пятна. Сунул что-то ей в руку.

— Возьми и перед собой держи. И да смилуется над тобой Господь.

Ялка вцепилась в скользкую от пота деревяшку. Это оказался крест.

Судя по тому, как уверенно действовал «мастер Людгер», проделывать всё это ему было не впервой. Несмотря на это, Ялке было страшно и невыносимо стыдно. Если бы она сейчас не знала, что под маской Людгера Мисбаха прячется тот самый Золтан Хагг, она не усомнилась бы, что это и есть настоящий Мисбах. Да и кто такой, в сущности, Золтан? Тоже палач...

Хагг тем временем что-то увидел и протянул за спину — Иглу!

Началось! Она похолодела. Родимых пятнышек у Ялки было много, хотя только одна, на шее, беспокоила её всерьёз. Помнится, ещё в далёком детстве тётка Катлина пугала её россказнями, что в аду, после смерти, всех грешниц опустят в кипящее масло по верхнюю родинку, и, стало быть, кипеть ей по самую шею. Оставалось только радоваться, что у неё нет пятен на лице. Иначе каждая отметина...