Дмитрий Скирюк - Кукушка

Дотошно осмотрев все швы и складки и не найдя в них ничего подозрительного, брат Себастьян поворошил груду срезанных волос на полу и снова довольно кивнул.

— Отведите женщину обратно в её комнату и дайте ей воды, — распорядился он. — Ни хлеба, ни вина, только воды. Не снимайте с неё верёвок, не позволяйте ей ложиться или сидеть. Лучше вообще вынесите оттуда кровать.

— Уже вынесли, — хрипло объявил Санчес. Взгляд его неотрывно следил за девушкой.

— Похвально, — одобрил брат Себастьян.

— Стараемся.

Если желает, может стоять на коленях и читать молитву. — Священник повернулся к девушке. — Что ж, дочь моя, у тебя есть ещё немного времени, чтобы подумать. От того, что ты нам скажешь, впрямую зависит твоя судьба. Смирись с наказанием. Краткая и преходящая боль избавит тебя от вечных мук. Радуйся, что тебя схватили и будут судить. Ты избавишься наконец от демонов и не погрязнешь окончательно в грехах. Будь благодарна судьям: они делают для тебя больше, чем те, кто стремится тебя выгородить. Мы навестим тебя сегодня после ноны и тогда...

Тут в двери постучали и на пороге объявился брат Жеан с молотком в одной руке и новыми оковами в другой. Судя по их виду, молодой кузнец не стал возиться с цепью — это было б слишком сложно, а просто подрубил и уменьшил браслеты.

— Готово, отче.

— A! Mui bueno. Приступайте.

Стражники, уже подхватившие Ялку под руки, чтоб вытолкать в коридор, развернули её и усадили обратно. Иоганн и брат Жеан придвинули жаровню и принялись раздувать погасшие угли каминными мехами. Искры полетели во все стороны, дохнуло чадом.

— Она должна заплатить за заковку, — напомнил Санчес. — Сколько у вас тут берут за это, брат Жеан?

— Нисколько, — поколебавшись, ответил он. — Я лишь смиренный раб Божий, как и мои братья. Я... не могу брать деньги

— Полно, брат Жеан, нечего её жалеть — закон есть закон. Пускай заплатит монастырю.

— У неё всё равно ничего нет.

— Можете забрать её одежду, — разрешил брат Себастьян.

Замерев от ужаса и отвращения, девушка могла только бессильно наблюдать, как ей на ноги прилаживают железные браслеты. Горячий металл обжигал, ей стало дурно, она едва сдерживала тошноту. Она, наверное, и вовсе бы упала, если бы всё это время Золтан не держал её сзади за плечи. Когда забивали последнюю заклёпку, четырёхпалая рука его, доселе неподвижная, едва заметно дрогнула и сжалась, словно ободряя девушку: «Держись».

Хагг не мог помочь, но он, по крайней мере, дал понять, что она не одинока. Это было мало, бесконечно мало, но сейчас Ялка была благодарна и за это.

Карандаш ударил по доске.

— Октавия! Что за негодница... Перестань вертеться! Я сказал, чтоб ты сидела смирно, так сиди! Немного осталось.

Девочка вздрогнула от окрика, вытянулась в струнку — даже задержала дыхание — и не мигая уставилась на кукольника. Погрозив пальцем, тот снова вернулся к рисунку, изредка бросая на неё из-под очков внимательный и быстрый взгляд. Карандаш в его руке сноровисто скользил и стукал, оставляя чёрный блестящий след; из путаницы линий и штриховки на бумаге постепенно возникали очертания детской головки. Некоторое время Октавия и впрямь сидела неподвижно, потом природная детская непоседливость взяла своё: она опять принялась болтать ногами, ёрзать, вздыхать и украдкой теребить Пьеро у себя на коленях. Итальянец нахмурился, но одёргивать её не стал — он уже заканчивал. Фриц за его спиной видел, что бородач уже доделал фас и теперь вырисовывал профиль. Октавия сидела уже больше часа — невиданное достижение для десятилетней непоседы, — кукольнику долго не удавалось перенести на бумагу присущее девочке выражение задумчивости и упрямого любопытства. На листе уже было три забракованных варианта, но сейчас Карл-баас выглядел довольным. Ещё пара-тройка штрихов, и он отложил карандаш, полюбовался рисунком, удовлетворённо кивнул и снял очки.

— Готово, — объявил он, потирая переносицу. Можешь слезать.

— Ой, правда? Уже можно смотреть? — Октавия спрыгнула на пол и с куклой в охапке подбежала к рисовальщику. Перегнулась через его руку, приподнялась на цыпочки и разочарованно надула губки:

— А почему я без волос?

— Потому, что я рисовал не портрет, а эскиз, — терпеливо пояснил ей бородач, — trompe l'oeil. Волосами займёмся потом, когда наступит их очередь, а пока это не так важно... Рогса Madonna, почему ты босиком? Обуйся сейчас же! И не убегай далеко: ты в любую минуту можешь мне снова понадобиться. Фриц, иди сюда. Будешь мне помогать.

Октавия запрыгала на месте:

— Я тоже, я тоже хочу посмотреть!

— Хорошо, хорошо. Можешь поиграть здесь, только не мешай.

Два музыканта из бродячей труппы заявились прошлым вечером — мордатый здоровяк с косичкой и бритый наголо верзила, оба в каких-то обносках. Из разговора с ними Фридрих ничего не понял — во-первых, его вместе с Октавией предусмотрительно выставили из комнаты, а во-вторых, речь обоих была щедро пересыпана божбой и уличным жаргоном, которого Фриц не знал. Они ругались, пили пиво, спорили До хрипоты и ушли очень недовольные. Остаток вечера и ночь Карл-баас и студент Йост о чём-то размышляли, тихо споря, уговорили две бутылки лувенского и к утру разродились каким-то хитрым планом. Каким, Фриц не успел узнать — бородач всучил ему тележку, и они в компании с Йостом отправились в поход по магазинчикам и лавкам. Чтоб его случайно не узнали, Барба нацепил широкополую шляпину, плащ и синие очки, а бороду упрятал под кафтан. Октавию оставили дома.

А список покупок был довольно странен. Для начала они завернули в мануфактурную лавку, где приобрели отрез розового ситца и белой в рубчик саржи на подкладку. Затем у местного портного заказали для Октавии сразу два одинаковых платья. Портной оказался знакомым Йоста, фасон тоже выбрали самый простой, поэтому тот обещал управиться к завтрашнему вечеру. В мастерской художника Карл Барба закупил рыбьего клея, воску, киновари, сурьмы и белил, в галерее напротив приобрёл дюжину чулок, две пары маленьких перчаток, целый ворох ленточек и два одинаковых чепчика на девочку, а у лоточника в проулке — пудры и румян. С городскими стражниками удалось счастливо разминуться.

Фриц толкал тележку с покупками и терялся в догадках. Явно что-то затевалось. Если стражники искали бородатого господина, мелкорослого мальчишку и девчонку с голубыми волосами, может, это была маскировка? Но какая? И зачем два платья? Или они хотят нарядить его девчонкой и под этим видом вывезти из города? Фриц передёрнулся от этой мысли, но в следующий момент сообразил, что, даже если принять во внимание его небольшой рост, до малышки Октавии ему всё равно далеко. Недоумение его ещё усилилось, когда Йост, уже в одиночку, отправился на верфь и возвратился с мешком опилок, кусками пробки и обрезками тикового дерева. Что касается господина Карла, то он сразу по возвращении достал бумагу, карандаш, посадил Октавию на табурет, приказал ей не двигаться и принялся за рисование. В отличие от Фрица та не задавала вопросов.