Дмитрий Скирюк - Осенний Лис

Жуга покачал головой, поднял взгляд на священника, и голубые глаза его так ярко вдруг блеснули, отразив свечное пламя, что отцу Алексию стало не по себе.

— Не надо, — тихо сказал Жуга. — У меня нет больше денег.

Он покосился на гроб и снова вздохнул.

— Я сам буду рыть.

Солнце клонилось к вечеру, когда Жуга, скользя и опираясь на посох, медленно поднимался на гору, где примостилась низкая черная хибара деревенской кузни. В кузницу вела тропинка. Узкая и плотно утоптанная, она подходила к самым дверям ее и после убегала дальше, спускаясь к воде, к пробитой в речке проруби. В кузне явно кто-то был — тонким звоном пела под ударами молотка старая наковальня. Жуга не стал стучаться — все равно бы не услышали — и, подойдя, сразу открыл дверь, вошел и огляделся.

Внутри было жарко и сумрачно. В дальнем углу был сложен очаг дикого камня; багровым светом мерцали угли. В другом углу примостился низкий, приземистый стол-верстак, на котором вповалку лежали разновеликие клещи, молотки, зубила и разный другой кузнецкий инструмент. По стенам, тут и там был развешан всяческий уже готовый товар — крючья-засовы, петли ворот, серпы, косы, скобы, не то тележные, не то бочарные обода, три-четыре топора и множество подков, рядком нанизанных на толстый граненый прут.

Человек у наковальни поднял голову.

— Не стой на пороге! — крикнул он, весело блеснув зубами. — И дверь закрой — дует!

Жуга замешкался, затворяя скрипучую дверь, а когда повернулся обратно, молот в руках кузнеца уже плющил горячее железо, наполняя маленькое помещение звоном и грохотом.

— Будь здоров, коваль! — крикнул Жуга, силясь перекрыть весь этот шум.

— Здорово, коль не шутишь! — кивнул тот и ловко перевернул клещами красную болванку.

— Я…

— Ну-ка, подсоби! Удержишь?

— Попробую…

Жуга даже опомниться не успел, а через миг уже сжимал в руках еще теплые рукоятки клещей. Мастер поплевал на ладони и ухватил молот обеими руками.

— Эх, вашу мать!

Молот взметнулся высоким косым замахом, и Жуга вздрогнул, ощутив руками эхо гулкого удара. Молот плясал свой тяжелый танец, давил, плющил и гнул податливый красный металл, а тот постепенно остывал, все больше и больше тускнея.

— Держи! — кузнец остановился и мотнул головой в сторону очага. Приблизился. Грудь его ходила ходуном. — Туда его! понял? — крикнул он чуть ли не в самое ухо.

Жуга кивнул и развернулся, заталкивая болванку в огонь. Кузнец бросил молот и схватился за веревку. Сипло задышали мехи. Угли вспыхнули, дохнули жаром, и вскоре глазам стало больно смотреть на раскаленную заготовку. Кузнец метнулся к молоту и махнул рукой:

— Давай!!!

Брызнули искры, и Жуга понял, что настоящая работа еще только началась. Теперь кузнец бил в полную силу, вкладывая душу в каждый свой удар. Жуга силился уловить этот краткий миг удара, посмотреть, что там у них получается, и всякий раз невольно смаргивал, когда от звона закладывало уши, но шло время, и вскоре на черном поле наковальни замаячил знакомый силуэт — лемех.

— В воду! — крикнул кузнец. Жуга огляделся и, завидев поблизости бочку, полную воды, шагнул к ней.

Забулькало. Взметнулся пар, а когда облака его рассеялись, и Жуга вытащил готовый лемех наружу, кузнец уже снимал свой кожаный фартук. Вытащил откуда-то рубашку, надел. Зачерпнул ковшом воды, жадно, большими глотками выпил чуть ли не до дна и зачерпнул еще. Протянул Жуге — пей, мол. Тот с благодарностью кивнул, принимая ковшик: горло пересохло, вдобавок, он совсем сопрел в своем полушубке.

Кузнец поднял лемех и повернулся к очагу. Сощурился, рассматривая.

— Хорош, а? — обернулся он, осклабился, и Жуга вдруг с удивлением увидел, что перед ним, вместо кряжистого широкоплечего мужика, каким он всегда представлял себе всех кузнецов, стоит невысокий жилистый парнишка чуть постарше его самого, весь в саже и в копоти, с веселой улыбкой на чумазом открытом лице. Длинные черные волосы перехватывал кожаный ремешок. Жуга невольно глянул на молот, который теперь показался ему совершенно неподъемным.

— Тебя как звать? — спросил кузнец, набрасывая поверх рубашки старый нагольный тулуп. Снял шапку с гвоздя.

— Жуга.

— Ну, спасибо, Жуга, вовремя подоспел… Чего пришел-то?

— Кирку мне надо. Да и лопата не помешала бы. Люди посоветовали у тебя спросить. Дашь?

— Кирка? — паренек потер подбородок. — Если найдется у меня кирка, отчего бы не дать? — Он порылся в груде каких-то железяк, сваленных в углу, и вытащил средних размеров кирку без ручки. — Вот. А зачем тебе?

— Могилу копать.

— А… — паренек помрачнел. — Так это ты пришел сегодня… с этим, который замерз?

— Я, — кивнул Жуга.

— Ну что ж… хоть и грех так говорить — бог тебе в помощь.

— Спасибо. Ну ладно, пойду я, пожалуй.

— Копать?! Прямo сейчас? — поразился тот. — Ты что, очумел? Вечер ведь. Вот что: я в баню сейчас, а тебе, я вижу, тоже горячая вода не повредит. А после уж посмотрим, чем тебе можно помочь.

— Да я… — начал было Жуга и вдруг ощутил, как ноют руки и ноги, как давит на плечи мягкими рукавицами дневная усталость, как течет ручьями по телу кислый едучий пот, и умолк.

— Правда твоя, — признал он. — Баня — это бы сейчас было самое то.

— А я что говорю! — паренек завернул в мешковину только что откованный лемех и пинком раскрыл дверь кузни. — Пошли.

У порога Жуга задержался, отметив мимоходом, что на улице уже стемнело.

— Тебя-то как звать? — спросил он своего нового знакомого.

Имя, прозвучавшее в ответ, было резким, как удар молота:

— Збых.

После бани и нескольких кружек душистого липового чая с медом Жуга разомлел. Его грязную рубашку Збых запихал куда-то в сундук и дал взамен другую, из своего запаса — белую и чистую, с затейливой вышивкой.

— Бери. Кажись, эта впору тебе будет.

Рубашка висела на травнике, как на вешалке.

— Жена вышивала? — спросил Жуга, рассматривая узор.

— Сестра.

— Она здесь сейчас?

— К подружке в соседнюю деревню отправилась.

— Что ж так — в соседней-то?

— Да нашенская она. Замуж вышла, ну, к мужу и переселилась. А ты откуда будешь-то?

— Издалека. С гор.

Слово за слово Жуга рассказал новому знакомому обо всем, что случилось в лесу. Збых слушал, рассеянно кивая, изредка спрашивая о чем-нибудь. Хмурился, качал головой. Наконец, поднял взгляд.

— Ты на ночлег где-то остановился, нет?

— Нет… Разве только вот у отца Алексия…

— Ну, это ни к чему. Раз такое дело, оставайся покамест у меня. Денег не надо.

Жуга помолчал, отставил в сторону глиняную кружку с остывшим чаем и некоторое время сидел недвижно, о чем-то размышляя. Пожал плечами.

— Неудобно как-то…

— Да брось ты, все равно ведь бобылем живу.