Дмитрий Скирюк - Осенний Лис

Жуга не ответил. Повел плечом — тугая повязка, пропитанная черным бальзамом ведуна неприятно холодила кожу, но боль уже не так досаждала, да и рана помаленьку затягивалась.

— Хорошее снадобье, — как бы между делом сказал он. — Поделись, подскажи, как такое сделать.

— Права не имею — цеховая тайна… Да и трав тебе таких не отыскать. Так ты идешь, или нет?

Тот покачал головой.

— Нет. Разные у нас дороги, да и не заслужил я денег этих. К тому же, и не дадут их мне — дураку деревенскому… Да и куда мне такую прорву деньжищ — тысячу серебром?

— С ума сошел! — поперхнулся Олег. — Куда девать? Да ты что! у кого деньги — тот и пан. Соглашайся!

— Не лезь, — хмуро оборвал его Геральт. Подумал, вытащил из-за пазухи кошель и протянул его Жуге. — На, возьми. Бери, бери, это — честные деньги. Ну, теперь мы, кажется, в расчете. — Он посмотрел на девушку — Ила с любопытством выглядывала из вороха своих одеял. — Может, попрощаться хочешь?

Жуга помедлил прежде чем дать ответ.

— Нет.

— Как знаешь… Она тебе многим обязана. С колесом у тебя хорошо получилось, но впредь будь осторожен со своими наговорами. Иначе…

— Иначе — что?

Геральт взял у Олега из рук поводья.

— Иначе какой-нибудь другой ведьмак придет за тобой.

— Злой ты, Геральт, — вставил вдруг Олег. — Пришел бы по-людски, разъяснил, что к чему, так нет — сразу с мечом… И вообще тебе на людей на всех наплевать. Вот за это вас, ведьмаков, и не жалует никто…

Ведун пожал плечами.

— Я не умею быть злым, — просто сказал он, — и не хочу быть добрым. А что касается людей… Вспомни лучше Моргуна. Прощайте.

И ведун двинулся в путь. Из одеял показалась рука, помахала на прощанье. Жуга улыбнулся, помахал в ответ.

Олег вздохнул и помотал головой.

— Жалко, — сказал он.

— Чего жалко?

— Девку жалко. И мельницу тоже жалко…

— Брось, — отмахнулся Жуга. — Все одно ничего путного из этого не вышло бы… Радуйся, что цел остался.

— Может, и так… — Олег поскреб в затылке. — Не по мне все эти колдовские штучки. Я в жизни ничего не боялся, а тут, когда он на нас с мечом попер, прямо душа ушла в пятки… А ловко ты меч-то его, посохом! Он что у тебя, заговоренный что ли?

— А? — Жуга поднял взгляд, покосился на расщепленную макушку посоха. — Нет, что ты… Вяз это, самый обыкновенный вяз. Повезло просто, да Геральт и убивать-то нас не хотел…

— Знаешь, — задумчиво сказал Олег, — не хотел бы я стать таким, как этот Геральт.

— Кто знает? может, он по-своему тоже прав… Ты куда сейчас?

— В город подамся. Хватит с меня этих лесов: холода идут. Айда со мной. Работу подыщем, а там — видно будет.

Жуга помотал головой.

— Нет. Не пойду. Был я тут недавно в городе одном… Что-то нет больше охоты. — Он подбросил на ладони приятно увесистый кошель, развязал, заглянул внутрь. — Серебро… На, держи половину.

Олег замялся.

— Ну ты это… зачем…

— Да ладно, чего уж…

Олег подставил ладонь, неловко сунул деньги за пазуху.

— Ну, так я пойду?

— Счастливо, — кивнул Жуга.

— Что ж, прощай. Заходи как-нибудь, если что — помогу, чем смогу…

— Прощай.

Олег потоптался, пожал протянутую руку и зашагал к Маргену, вскоре скрывшись за поворотом.

Жуга остался один.

Он долго стоял посреди дороги, глядя куда-то перед собой. Почему-то все время вспоминался странный, такой до боли открытый взгляд серых девичьих глаз. Эльза-Мария…

«Ила» звучало лучше.

Жуга усмехнулся грустно своим мыслям и вдруг нахмурился: впервые в жизни он не мог распознать, какое из двух имен девушки настоящее.

Что— то холодное вдруг коснулось его лица, кольнуло тонкой иголочкой и слезой сбежало вниз по щеке.

Жуга поднял голову.

Падал снег.

«Ах— р! Ведьмак! Я думал, их уж не осталось вовсе. Он что, и правда ехал через Каменный Круг?»

— Откуда же мне знать?

«Тогда тебе повезло. Тебе и твоему приятелю не стоило туда ходить — та мельница давно уже мертва. Мельники частенько повреждаются в уме — уж слишком много разных мыслей в голову приходит, когда крутится колесо и мелется мука. А если человек еще при этом и один… — Медведь поднял взгляд на травника. — А ты правда не различаешь цвета?»

— Только красное и зеленое.

«Этот браслет. Ты почти не говорил о нем. Покажи».

Жуга приподнял руку:

— Я как раз собирался рассказать… Нет, извини, снимать не буду. Если хочешь, подойди поближе.

Маленькие глазки зверя холодно блеснули. Жуге на миг почудилась скользнувшая в их желтой глубине тень испуга.

«Ладно. Опусти. Мне кое-что понятно уже сейчас».

— Вот как? И что тебе понятно?

«Вначале были смерть и колдовство. Потом ты встретился с детьми и существами ночи. А после — с девушкой и с тем, кто эти существа уничтожает. Убивает нечисть».

— Я все равно не понимаю, кто прав, кто виноват. И почему вражда. А что до нечисти… Все то, что называют нечистью, меркнет порой перед тем, что таится в глубине людской души. Хотя, там есть и свет.

«Не бывает света без теней. Хоть это ты тогда уже понял?»

Травник медленно кивнул.

— Это — понял.

— Можно ли о чем-нибудь жалеть, когда приходит зима?

— Что?

— Я говорю, как можно о чем-то сожалеть, когда приходит зима? Оглянись вокруг: весь мусор, канавы, сучья и буераки, все застарелые раны земли укрыты этой белой непорочной пеленой.

— Ну, не знаю… Слишком уж похоже на смерть.

— Ну и что, что похоже! разве это так важно? Мы все когда-нибудь умрем и все когда-нибудь воскреснем. Лучше представь, как по весне все здесь расцветет. Это ли не счастье — жить и видеть год за годом подобное чудо? Черт… Зуб болит…

— Потерпи до вечера, а там разведем костер, я тебе настой приготовлю.

— А поможет?

— Отчего нет? Дело нехитрое. Это он у тебя от холода ноет.

— Да, жаль, что сейчас не лето…

— Как можно о чем-то жалеть, когда приходит зима?

Собственные слова, вернувшись с тенью дружеской усмешки, произвели на путника странное впечатление: остановившись, он глянул озадаченно и вдруг расхохотался.

Он смеялся так звонко, легко и заразительно, что спутник его не выдержал и рассмеялся тоже.

Не в меру восторженному поклоннику зимы было лет двадцать, двадцать пять — трудно сказать точнее, потому как хоть и был он строен, и двигался по-юношески легко, но сложен был совершенно по-взрослому, бороду свою, густую и черную, носил уже далеко не первый год, да и голос имел что надо — глубокий, гулкий бас.

Спутник его казался помоложе и победнее, и если первый в своем зеленом жупане и мехом подбитом плаще выглядел этаким франтом, то второй был одет не так броско, зато добротно, как одеваются для дальней дороги местные крестьяне или горцы. Шел он, опираясь на посох и слегка прихрамывая, нес за спиной потрепанную котомку. Из-под черной, катаной, самого простецкого фасона шляпы выбивались спутанные пряди рыжих волос.