Дмитрий Скирюк - Драконовы сны

— Что, рыжий, нелегко играть вслепую?

Жуга приподнял голову, всмотрелся в тёмный силуэт в глубине маленькой халупы. Покосился на Орге, на спящего Хансена и сел на лежанке, спустивши ноги на пол. Поморщился. Поскрёб ногтями кожу под разодранной рубахой.

— До чего же ты мне надоел, дурак канатный… — сонно выругался он. Провёл ладонью по лицу. — Даже выспаться из-за тебя нормально не получается. Чего тебе?

Олле скорчил расстроенную мину. Помахал рукой с зажатым в ней зонтиком и поставил его в угол. Обхватил руками согнутые ноги, обтянутые тонким, в ромбах домино, и носком башмака толкнул в костёр отбившуюся деревяшку.

— Зануда ты, право слово, — недовольно сказал он. — Нет чтоб спасибо сказать за подмогу. Стараешься, из кожи вон лезешь, и вот тебе награда.

— Не очень-то, я смотрю, ты надорвался, когда нам «подмогал». Насоветовал нам всякой ерунды. Доволен, небось? Вон куда завёл, на край земли. Ни доски, ни меча. Да ещё у Орге в голове дыра. Смотри, — он указал на гнома. — Что, весело?

— Как знать, Лис, как знать… Быть может, ты хотя бы сейчас почувствуешь, как это — видеть, но не знать, что видишь, знать, но не уметь сказать что знаешь, говорить, но не уметь хоть что-то изменить.

— Молчать ты не умеешь, вот чего… — проворчал Жуга, уселся поудобнее и подобрал ноги под себя. — Ну ладно, давай короче. Что случилось? Разбудить Гертруду?

— Нет. Не надо. Всё равно игра кончается.

— А, Драконов Ключ, — понимающе кивнул и вслед за тем нахмурился Жуга. — Ну искупается в нём Рик, а дальше-то чего? Куда идти, что делать?

Лицо канатоходца изумлённо вытянулось.

— Искупаться… где? в Ключе Дракона? — Олле захихикал. — Ты должно быть шутишь! Хотя, — здесь он на миг задумался, — может статься, кое-кому это придётся проделать. Да, очень может статься.

Жуга сердито фыркнул, ни дать ни взять — разъярившийся кошак. Глаза его пылали синевой.

— Мне не до шуток, Олле, — резко сказал он. — Давай начистоту: Тил и Яльмар справятся и без твоих дурацких советов. А вот где Ашедук?

— Ого! Вот как теперь ты задаёшь вопросы? — Олле сложил колечко из двух пальцев и через него взглянул на травника. — Это что-то новенькое… А может, всё-таки ты передумаешь за ним гоняться, а? Опасная эта затея — играть со сном дракона.

— Пытаешься меня отговорить? Напрасно. Я его из-под земли достану.

— Эй, эй, поосторожнее с такими обещаниями: они ведь иногда сбываются. А впрочем, поступай, как хочешь, моё дело — предупредить. Только помни, что проигрывать надо с достоинством.

— Чёрт тебя побери, как ты не можешь понять, что я не играл?! Можешь ты хоть раз помочь нам? Скажи хотя бы… — он замешкался и оглядел осточертевшую хибару, — ну, хотя бы — где мы будем послезавтра ночью?

— В темноте.

Терпение травника лопнуло. Нагнувшись, он нашарил у подножия лежанки меховой сапог, и прямо так, не разгибаясь, запустил им в ухмылявшуюся рожу циркача. Олле мигом растаял в воздухе и исчез, сапог влепился в стену. Жуга негромко выругался и сел обратно.

Грохот разбудил Хансена: тот зашевелился на своей лежанке и выглянул из-под одеяла.

— Ты чего вскочил в такую рань? — спросил он, сонно моргая. Зевнул. — Что случилось?

В это мгновение взгляд его упал на зонтик, так и оставшийся стоять в углу. Объяснений больше не потребовалось.

— Олле?

Прежде чем травник успел ответить, послышалось негромкое: «Простите… Оп!», худая длинная рука на краткий миг нарисовалась в темноте, схватила зонтик и исчезла. Воцарилась тишина.

— У меня плохие новости, — медленно проговорил Жуга.

— Плохие новости? — взгляд Хансена тревожно метнулся к лежащему гному и, не обнаружив там ничего опасного, вернулся обратно. — Ничего не понимаю… Кто-то умер?

Жуга покачал головой:

— Кто-то умрёт.

Он медленно встал, подобрал недлинный шест, который выломал вчера из кровли старой хижины, и двинулся к двери.

— Куда ты?

— Разомнусь.

Светало. Разминался Жуга больше часа, то и дело слышались удары дерева по камню, гул рассекаемого воздуха и быстрый скрип снега под его башмаками. За это время Хансен успел натаять снега, поставить на огонь похлёбку и поменять повязку Орге. Маленький гном всё ещё лежал без движения, грудь его размеренно вздымалась и опадала. Глаза дварага были закрыты. Горячка гнома шла на убыль и Хансену впервые за два дня подумалось, что Орге получил шанс выкарабкаться. Сквозь приоткрытую дверь в нутро натопленной избушки зверобоев медленно сочился холодок, угар ночного костерка вытягивало прочь. Мысли постепенно прояснялись.

Травник возвратился потный и взъерошенный, таща охапку дров, подобранных на берегу. Притворил ногою дверь, швырнул в угол две половинки посоха, перехватил верёвкой рыжий конский хвост и принялся натягивать рубаху.

— Сломал? — сочувственно заметил Хансен. Жуга поморщился.

— Гнильё.

Он подтолкнул обломки в костёр и уселся рядом. Огонь тлел еле-еле, подобранное на берегу сырое дерево не хотело разгораться. Жуга недовольно передёрнул плечами, скрестил над костром пальцы, напрягся на мгновение и резко выдохнул два слова. Пламя полыхнуло чуть ли не до потолка, потом опало до прежних размеров, но заплясало уже не в пример веселее. Вода в котле тихонько зашумела.

Хансен со стоном закатил глаза.

— Ну почему, почему такие способности достаются дуракам? — спросил он, обращаясь к потолку и гневно заламывая руки. — С таким расходом силы я бы вылечила пятерых больных или привила на новом месте восемь розовых кустов, а этот недоучка жжёт себя в костре! Жуга, у тебя совершенно нет терпения! Где те ограничения, которым я тебя учила? Ты совсем себя не контролируешь.

Как всегда в момент волнения верх одержала Герта — Хансен снова говорил о себе, как о женщине. Жуга притворился, что ничего не заметил. Помолчал. Провёл ладонью по лицу, царапая отросшую щетину, посмотрел на пальцы и рассмеялся — нервно, резко, неожиданно.

— Мне кажется, я спятил, — объявил вдруг он. Хансен взглянул на него вопросительно, и Жуга пояснил: — Сейчас я видел мышь с копытами. Сначала думал — показалось, а потом она второй раз вылезла.

— Мышь с копытами? — теперь уже Хансен расхохотался. Вытер выступившие слёзы. — Ох, господи, Жуга, это же лемминг! Просто лемминг. Мышь-пеструшка и ничего больше. У них зимой отрастают копытца, чтобы снег копать.

— Ах, вот оно что… А я уж невесть что подумал. — Травник с облегчением потряс головой. — Проклятая равнина. Плоская, как стол, ни деревца, ни кустика. Всё время так и тянет оглянуться. А тут ещё эти как выскочат…

— Ещё бы! Ты, наверное, так топотал, что перепугал их до полусмерти, — Хансен всё ещё улыбался, хотя глаза его посерьёзнели. — Что-то я не припомню, чтобы ты раньше бегал от мышей. В последнее время ты вообще принимаешь всё слишком близко к сердцу. Здесь север, Жуга. Все чувства обостряются, а ничего не происходит. Любое, даже самое малое событие становится как гром, как вспышка света. А ты и без того дымишься, как вулкан. Смотри, не взорвись.