Дмитрий Скирюк - Драконовы сны

— Жуга-а…

— Ладно, ладно. Всё. Молчу.

— И правильно. Идите-ка лучше разомнитесь, пока не стемнело.

Сказавши так, он встал и вышел. Тил и травник, переглянувшись, без слов взяли дубинки и последовали за ним на двор, оставив за спиной камин и душную корчму. Дул сильный ветер, луна вышла из-за туч. Небо над городом медленно темнело. Воздух был чист и прозрачен.

— Холодно, — поёжился мальчишка.

— Сейчас согреемся. Давай. Ты первый.

Два посоха скрестились раз, другой. Тил принял удар, повернулся вкруг себя, ударил сам, и посох травника, крутясь, взлетел в темнеющее небо. Упал и застучал, катясь по стынущей земле. Тил замер. Отступил назад.

Воцарилась тишина. Некоторое время они стояли неподвижно, затем травник медленно поднял голову.

— Как ты это сделал?!

— Ноябрь кончается, — Вильям плотней закутался в свой плащ. — До декабря остались считанные дни. Если что с часами и случится, то уже скоро… Ты слышишь? А, Жуга?

— Да.

Сыпал снег. Сырой промозглый ветер продувал насквозь. На улицах города было тихо и безлюдно. Вильям и травник шли через канал. Камни старого моста обледенели и скользили под ногами. Жуга остановился и поправил капюшон. Вильям остановился тоже, облокотился на замшелый камень парапета, плюнул вниз и задумчиво проследил, как плевок снесло под мост — шёл прилив. Рябило. Вода в холодных пятнах масла качала на волнах объедки, мусор и пустую винную бутылку. Силуэты домов, отражаясь в воде, сливались там в неровную зубчатую стену. На барже, пришвартованной у каменного берега канала, дымила труба, горьковатый угольный дымок стелился над водой. Вильям в очередной раз подивился хитрости местных жителей: многие здесь так и жили на воде — в Цурбаагене было четыре больших канала и с десяток маленьких, а с обитателей барж налог на землю не взимался.

Со стороны порта, несомая приливом, выгребала лодка.

Травник молчал. Ему всё ещё было немного не по себе от пустоты под рубахой — свой меч он теперь оставлял в корчме. «По городу с мечом не ходят — это раз, — сказал ему Золтан. — Ты не рыцарь и не дворянин — это два. И потом, Герта не любит, когда к ней ходят с оружием. Так что не стоит лишний раз гусей дразнить».

Жуга предпочёл не спорить.

К мосту подбежала девушка. Помедлила, завидев двух прохожих, и поспешила перейти, держась другого парапета. Летящим шагом скрылась в снежной пелене. Вильям посмотрел ей вслед и вздохнул. Повертел в руках свёрток с книгой. Взгляд его серых глаз был непривычно задумчив и рассеян.

— Как думаешь, она нас ждёт?

— Кто ждёт? Гертруда?

— Да.

— Не знаю. А чего?

— Да неудобно как-то. Грязные, немытые… Смотреть противно.

Травник усмехнулся про себя, представив их двоих со стороны: Вильям в своём полукафтанье с покушеньями на моду и какой-то хмурый рыжий тип, до глаз закутавшийся в плащ. И руки торчат из куцых рукавов едва ли не по локоть. Ни дать, ни взять — заказчик и убийца обговаривают цену.

Вильяма, похоже, одолевали те же мысли.

— Приодеться толком даже не смогли, — ворчал он сквозь холод и ветер, — а ещё в гости к даме собрались… Ты, вот, к примеру, что на себя нацепил? — он дёрнул травника за полу рыжего плаща.

— Отстань.

— Ну что это такое по-твоему? А?

— Шуба. Лисья.

— Всё бы тебе хихикать…

— Не бойся, в обморок не упадёт. Сама вообще в халате гостей привечает.

— Побрился бы хоть!

— Завтра.

— Дремучий ты человек, Жуга, — вздохнул Вильям. — Ни такту в тебе, ни обхождения. Женщина — существо тонкое, деликатное, к ней особый подход нужен. Образованную женщину по нынешним временам нечасто встретишь, — он призадумался. — Обычно женщины глупы и безрассудны, но иногда способны на поступки благородства удивительного, вот как Гертруда с этой книгой. А такого книжного собранья, как у неё, я давненько не видал…

— Чего-то мне про книги верится с трудом, — хмыкнул травник. — Ты не влюбился часом, а?

— Да ну тебя! — отмахнулся бард. — У всех вас одно на уме. Ладно бы ты чего смыслил в любви, так нет, а туда же…

— Любовь — очень сильная штука, — задумчиво сказал Жуга, глядя вдаль. — Она поглощает тебя всего без остатка, заставляет делать всякие глупости, отравляет, как яд… Я ненавижу это чувство.

— Дурак ты.

— А я знаю. Ладно. Я замёрз, пойдём.

Они прошли вдоль берега квартала два, свернули несколько раз, и после недолгих поисков остановились у знакомой калитки.

На сей раз им открыли сразу. Сегодня Герта, не в пример себе вчерашней, выглядела лучше — красное с зелёным платье, волосы уложены в подобие причёски, на губах кармин. Разорванную нитку жемчуга сменила тонкая цепочка с медальоном.

— А, это вы…

— День добрый, — поздоровался Жуга. Вильям стащил с головы берет и не без галантности раскланялся. Гадалка кивнула в ответ.

— Сегодня нас только двое. Тил… Видишь ли, Гертруда…

— Я знаю. Золтан мне сказал, что Телли не придёт. Входите.

На лестнице Вильям обернулся.

— Видал? — он кивнул Герте вслед. — Это, по-твоему, тоже халат? Эх, ты…

— Всё равно, — пожал плечами травник. — Серое ей не идёт.

В приёмной комнате опять было натоплено, но в меру. Прислуги Герта не держала никакой и всю работу, даже самую тяжёлую, по дому делала сама. Стол был завален книгами, пергаментными свитками и стружками от перьев, похожими на срезанные ногти. На краешке стола, к удивлению травника, примостился хрустальный шар. Был он совсем маленький — с кулак, при том ещё какого-то зеленоватого оттенка, непохожий на другие.

— Я думал, ты не пользуешься шаром.

— Я убрала его вчера. Золтан предупредил, что у тебя с ними проблемы.

— Ну, не то, чтобы у меня, скорее — у них со мной… Хрупкие они какие-то, — он поднял взгляд. — А что ж сегодня-то?

— Да так, проверить надо кое-что. Садитесь.

Она подвинула себе стул, перебрала бумаги на столе и вытащила один листок.

— Я посмотрела свои записи и книги, — начала она. — Это касается вашего друга с зонтиками.

— Олле? — вскинулся Вильям. — Что с ним?

— Это трудно объяснить. Что-то выбросило его из нашей реальности, но удар был недостаточно силён, чтобы он ушёл навсегда. Он слишком привязан к этому миру и постоянно возвращается. Но плоскость колебаний так растянута во времени, а инерция так велика, что Олле пробивает ткань нашего мира и снова уходит. И так раз за разом.

Жуга и бард переглянулись.

— Я ничего не понял, — сказал травник.

— Я тоже, — поддакнул ему Вильям. — Попроще можно?

— Можно. Представьте иголку и холст. Холст — это как бы мир, а иголка — ваш Олле. Игла проходит через ткань, выходит с другой стороны, потом обратно… Теперь понятно?

— Вполне, — кивнул Жуга. — А нитка за иголкой тянется?