Джонатан Стрэн - Драконы

„…Мой старый друг из Регенсбурга, Луис Дардано, живет со мной и пишет мою биографию. Повествование выходит довольно-таки легковесным и сильно смахивает на те истории, которые обычно рассказывают в трактирах; впрочем, если ты помнишь мою манеру, такой тон представляется вполне подходящим. Но вот я читаю — и удивляюсь: неужели моя жизнь была столь простой? Одно стремление, одна привязанность… Господи, Лиз! Мне семьдесят лет, а я по-прежнему грежу о тебе, по-прежнему думаю о том, что случилось тем утром под крылом. Как ни странно, только теперь я понял, что корень всего не в Джаркс и не в нас с тобой, а в Гриауле. Как я мог не видеть этого раньше?! Ведь я уходил от него, а он нуждался во мне, ибо иначе некому было бы завершать картину на его боку — картину его полета, бегства, желанной смерти. Я уверен, ты сочтешь мой вывод смехотворным, но не забудь, что я пришел к нему в конце пути длиною в сорок лет. Я знаю Гриауля, знаю его чудовищную ловкость и коварство. Я чувствую его влияние в каждом поступке, совершенном в долине с момента моего в ней появления. Каким же я был глупцом, раз не мог догадаться, что за печальным исходом нашей любви стоит его зловещая воля!..

Теперь тут всем заправляют военные, как тебе наверняка известно и без меня. По слухам, они собираются зимой осаждать Регенсбург. Немыслимо! Их отцы были невеждами, а они сами — полные тупицы. Работа продолжается, у меня все по-старому: плечо болит, дети пялятся на улицах, взрослые шепчутся о том, что я спятил…“»

Лиз Клавери. «Под крылом Гриауля»

Прыщеватый и высокомерный майор Хаук отличался молодостью, худобой и хромотой. Когда Мерик вошел в его кабинет, майор учился расписываться. Роспись Хаука с ее элегантными завитушками явно должна была служить примером для потомства. Разговаривая, майор расхаживал по кабинету, то и дело смотрелся в зеркало, касался отворота алого кителя или проводил пальцами по складкам белых брюк. Форма была новая, — во всяком случае, Мерик еще такой не видел. Он хмыкнул про себя, заметив на эполетах крошечных дракончиков. Неужто, подумалось ему, Гриауль способен на подобную иронию и заронил мысль обо всей этой буффонаде в сознание супруги какого-нибудь генерала?

— …вопрос не в людях, — вещал майор, — а… — Он умолк и откашлялся.

Мерик, который занимался тем, что изучал тыльные стороны своих ладоней, поднял голову. Прислоненная к его колену трость с громким стуком упала на пол.

— Вопрос в материале, — твердо докончил майор. — Например, в стоимости сурьмы…

— Сурьма нам вряд ли уже понадобится, — заметил Мерик. — Минеральные красные краски мне почти не требуются.

Лицо майора выразило нетерпение.

— Отлично, — сказал он, наклонился над столом и принялся рыться в бумагах. — Ага! Вот чек на доставку некоего сорта рыбы, из которой вы получаете… — Он возобновил рытье.

— Шоколадный оттенок, — выручил его Мерик. — С ним тоже никаких хлопот. Мне сейчас нужны золотистые и фиолетовые тона, а также немного голубого и розового.

Ему хотелось, чтобы майор наконец заткнулся, иначе он не успеет подняться к глазу до заката.

Однако Хаук упорно продолжал подсчеты. Мерик посмотрел в окно. Поселок у подножия Гриауля разросся в город, который мало-помалу переползал через холмы. Большинство домов выстроено было на совесть, из дерева и камня; скаты крыш и дым из фабричных труб напомнили Мерику Регенсбург. Вся красота окружающей природы исчезла, переместилась на картину. С востока на город надвигались свинцово-серые дождевые тучи, но до них пока было далеко, и полуденное солнце светило вовсю, заливая своими лучами раскрашенный бок дракона. Казалось, солнечный свет проникает вглубь, в мнимую бесконечность слоев окраски. Голос майора превратился в едва слышное жужжание. Мерик любовался разноцветными, искристыми узорами и вдруг сообразил, что майор рассуждает о приостановлении работы.

Поначалу он запаниковал, перебил Хаука и стал возражать, но майор упрямо твердил свое, и Мерик вынужден был замолчать, а поразмыслив, он даже решил, что оно и к лучшему. Закончить картину невозможно, а он устал. Быть может, самое время порвать с Гриаулем, устроиться в какой-нибудь университет и чуток передохнуть?

— Речь идет о временном приостановлении, — говорил майор Хаук. — Если зимняя кампания окажется успешной… — Он усмехнулся. — Если нас минуют чума и прочая зараза, мы вновь приступим к работе. Разумеется, нас интересует ваше мнение.

Мерик ощутил нарастающее раздражение.

— Мое мнение таково: вы болваны, — произнес он. — Вы таскаете на плечах эмблему Гриауля, малюете ее на ваших знаменах, но не имеете ни малейшего понятия о нем. Вы считаете его символом…

— Прошу прощения, — прервал его майор.

— Черта с два! — воскликнул Мерик, схватил палку и встал. Вы мните себя завоевателями, творцами судьбы! Но поймите — всеми насилиями, всеми бойнями, которые вы устраиваете, вы обязаны Гриаулю! Вас направляет его воля. Вы паразиты и ничем не отличаетесь от шипунов.

Майор сел, взял перо и начал писать.

— Я не могу понять, — горячился Мерик, — как можно жить рядом с чудом, с грандиозной тайной, и относиться к нему так, словно это всего лишь причудливой формы гора!

Майор продолжал писать.

— Что вы делаете? — спросил Мерик.

— Пишу рекомендацию, — ответил майор, не удостоив его взглядом.

— По поводу?

— По поводу немедленного прекращения работ.

Они свирепо поглядели друг на друга. Мерик повернулся, чтобы уйти. Но когда он взялся за дверную ручку, Хаук окликнул его.

— Мы стольким вам обязаны, — сказал майор.

Лицо его выражало уважение и жалость, и Мерик разозлился еще сильнее.

— Сколько человек вы убили, майор? — спросил он, открывая дверь.

— Трудно сказать. Я служил в артиллерии, а как тут сосчитаешь?

— Ладно, зато я вел скрупулезный подсчет, — проронил Мерик. — За все сорок лет погибло тысяча пятьсот девяносто три человека: мужчины и женщины, отравившиеся, сварившиеся заживо, разбившиеся при падении, загрызенные животными и так далее. Почему бы нам с вами не предположить, что в этом отношении мы равны?

Полдень выдался теплым, но Мерику, когда он шел к башне, было холодно. Холод зарождался где-то внутри его, и нош становились ватными, а голова начинала кружиться. Он попытался прикинуть, как ему быть. За стенами майорского кабинета мысль об университете казалась куда менее привлекательной. Мерик знал, что ему очень скоро надоест преклонение студентов и зависть коллег-преподавателей. На подходе к рынку кто-то приветствовал его. Он махнул рукой, но останавливаться не стал. Мужской голос произнес: «И это Каттанэй?» Подразумевалось: вот эта старая развалина?..