Джонатан Стрэн - Драконы

— Здравствуйте, — произнес Орм Прекрасный на языке своего обеда, повысив голос, чтобы его смогли расслышать сквозь рев вертолета, — Меня зовут Орм Прекрасный. Я хотел бы поговорить с хранителем музея.

Вертолет улетел, и в конце концов привели хранителя; хранителем оказалась женщина. Орм Прекрасный подумал: может быть, это из-за полузабытой легенды о предпочтениях его народа. Сопрано было особенно популярно среди его родичей в те дни, когда они более свободно общались с людьми.

Она медленно вышла из дверей, затененных белыми колоннами, спустилась по широким низким ступеням, окруженным экспонатами окаменевших деревьев, и остановилась за баррикадой из желтой ленты и деревянных козел, которую соорудили вокруг Орма люди в синей форме.

Он очень обрадовался, увидев, что они эвакуируют Национальную аллею.

На хранителе был темный костюм, каблуки ее стучали при ходьбе; волосы были собраны в пучок на затылке. В ушах ее поблескивали маленькие камешки — алмазы, холодные, никчемные, не умеющие петь.

— Меня зовут Кэтрин Сэмсон, — сказала она и нерешительно протянула свою крошечную мягкую ручку, затем попыталась было отдернуть ее, но, очевидно набравшись смелости, снова вытянула вперед. — Вы хотели поговорить со мной?

— Я Орм Прекрасный, — ответил дракон и осторожно положил ей на ладонь кончик когтя. — Я пришел просить тебя о помощи.

Она прищурилась, и он сообразил, что солнце светит ей в лицо. Хотя солнечный свет и не слепил ее бледные человеческие глаза, блеск чешуи наверняка был невыносим. Дракон расправил крылья, чтобы создать тень, и люди в синей форме, все как один, отступили назад — как будто они были Гармонией, подумал Орм Прекрасный. Но он знал, что это не так.

Однако хранитель осталась на месте.

Его голубоватые крылья были полупрозрачными, и в кожистой части левого зияла дыра — старый шрам. Сквозь дыру на туфлю хранителя падало неровное пятно света, но лицо ее было теперь скрыто в тени, и она опустила ладонь, которой закрывала глаза.

— Спасибо, — произнесла она. А потом, не сводя с него взгляда, отодвинула в сторону козлы. Один из людей в синем хотел было схватить ее, но он не успел поймать ее руку — она уже проскользнула в щель и стояла в тени Орма Прекрасного, запрокинув голову. На висках из прически выбивались мягкие пряди, которые напомнили Орму Прекрасному коричневатые усики Орм Ослепительной. — Значит, вам нужна моя помощь? Э-э-э… сэр?

Он осторожно опустился и, не складывая крыльев, оперся на локти. Хранитель была совсем близко и могла прикоснуться к нему, и когда он наклонил голову, чтобы рассмотреть ее как следует, то заметил, что она смотрит на него, высунув язык. В ответ он тоже на мгновение высунул язык, чтобы уловить ее запах.

Она испугалась. Но любопытство оказалось сильнее.

— Я сейчас все объясню, — сказал он. И рассказал ей о пещере-матери, о драгоценных останках его Гармонии, о людях, которые пришли похитить их. Он рассказал ей, что они мертвы, но они — сама память и, если их растерзают на куски и увезут, их песни и их воспоминания будут разрушены. — Это станет концом моей культуры, — объяснил он и сказал ей, что умирает.

Когда он говорил, то опускал голову все ниже и наконец почти шептал ей на ухо. В какой-то момент она положила руку ему на голову, между рогами, и наклонилась ближе; сейчас она, казалось, испугалась, сообразив, что прикасается к нему. Она медленно убрала руку и принялась пристально разглядывать свои пальцы.

— Что это за пение?

Она услышала его — венок из музыки, который принес с собой Орм, несмотря на то что здесь, в отсутствие Гармонии, музыка была тихой и слабой. Это хорошо.

— Это мое пение.

— И все… все твои сородичи — это всегда так бывает?

— У меня нет сородичей, — поправил он. — Да. Даже после смерти мы поем. Именно поэтому члены Гармонии должны оставаться вместе.

— Значит, когда ты сказал, что только ты…

— Я последний, — ответил Орм Прекрасный.

Она опустила голову, и он дал ей время подумать.

— Это будет очень дорого стоить, — осторожно произнесла она, потирая кончики пальцев, как будто они онемели. — Нам придется действовать быстро, ведь браконьеры уже нашли твою… пещеру-мать. То, что ты предлагаешь, упирается в сложную техническую проблему: я не знаю, как перенести останки, не разрушив их. Я не знаю, где взять такие деньга.

— А если представить, что деньги не проблема, то твой музей примет от меня наследство?

— Разумеется. — Она снова прикоснулась к его голове, торопливо, словно тайком. — Драконы, — сказала она, покачала головой и рассмеялась. — Драконы.

— Деньги не проблема, — повторил он. — У вас в музее есть юрист?

На составление документа ушло два дня. Орм Прекрасный провел это время в тревоге и беспокойстве, хотя изо всех сил старался сохранять безмятежный вид. Кэтрин, хранитель, постоянно была рядом. Она даже поселила его в здании — в просторном вестибюле с высокими дверями мог поместиться гораздо более крупный дракон — и велела принести себе складную кровать, чтобы не покидать его даже ночью. Дракон не мог оставаться в вестибюле, поскольку люди гордились тем, что музей работает целый день и открыт для всех посетителей. Но для дракона освободили небольшой зал, и там он устроился относительно удобно, хотя его окружали тишина и одиночество.

Снаружи разбили лагерь журналисты и военные, но в стенах Музея естественной истории было светло и тихо, здесь раздавались лишь слабые отзвуки песни Орма Прекрасного.

Он уже пел траурную песнь по Гармонии. Но если его жертва означала их спасение, тогда это было такой мелочью!

Когда был составлен контракт и подписаны все бумаги, Кэтрин села на край своей кровати и заговорила.

— Твое наследство, — начала она. — То, что музей должен продать, чтобы оплатить доставку твоей Гармонии сюда.

— Да, — сказал Орм Прекрасный.

— Могу я наконец-то узнать, что это такое и где его искать?

— Оно здесь, перед тобой, — ответил Орм Прекрасный и когтями вырвал у себя сердце.

Он рухнул на пол с грохотом, подобным звону разбившегося колокола, и превратился в лавину молочно-белых опалов, сверкающих лазурными, зелеными и алыми искорками. Куски опала покатились к ногам Кэтрин, оставляя синяки на ее лодыжках, сломав несколько пальцев даже через туфли на высоких каблуках.

Но она была слишком ошеломлена, чтобы чувствовать боль. Сквозь звуки своего одинокого пения Орм слышал, как она повторяет:

— О нет, о нет, о нет.

Люди, прибежавшие узнать, что случилось, обнаружили Кэтрин Сэмсон на коленях, перебирающей камни. Ручейки соленой воды прочерчивали дорожки на ее лице, покрытом белой, как слоновая кость, опаловой пылью. Она целовала осколки, и алые прожилки, пронизывавшие их, казались ярче крови на ее пальцах.