Александр Прозоров - Наследник

В печи, как оказалось, еще даже угли уцелели, но разводить огня снова девушка не стала — топка и так была достаточно горячей. Залив водой все горшки, что были в доме, она сунула их в черный зев, отнесла на кухню низкую кадку, в которой обычно стирала, отерла руки о домашний сарафан — все равно он был простой, повседневный.

«Раньше милостью радуницы хоть какую одежонку было найти, а ныне и простая есть, и нарядная, и праздничная, — вспомнилось ей. — И все благодаря лешему. Так чего горевать?»

— Ой, Лесослав, — спохватилась Зимава. — Ты же, мыслю, голодный с дороги! Сейчас тушенки, капусты и яблок моченых достану, в холодке стоят.

— Пир вечером, там наемся, — остановил ее Ротгкхон.

— Ну, тогда капусты хоть отведай, дабы брюхо пустым не оставалось. Я поутру порубила, присолила, ныне аккурат сок должна дать… — засуетилась Зимава, нашла за печью деревянную миску, метнула на стол. — И это… Раздевайся. Вон одежа-то какая. Постираю ныне же. Ой, забыла! Пока ты в грязном, давай в подпол спустимся, тайник покажу. Заодно и рубаху твою красивую достану. Ту, что с золотом вся. Не в рубище же тебе на пир княжеский идти? Опосля и переоденешься. Сейчас, вода в печи согреется, помоешься. Баню топить долго…

— Очень долго, — с усмешкой согласился вербовщик. — Особенно когда ее нет.

— Ой, я и забыла! — всплеснула руками Зимава. — Немудрено, коли половину жизни в бане прожила. Мерещится, что она есть всегда. О чем я? А, подпол…

Она открыла в углу люк, под которым обнаружилась глубокая яма, обложенная камышовыми матами. Здесь, в холодке, стояли несколько крынок и корзин с репой, свеклой и капустными кочанами. Опустившись по ступенькам, девушка развернулась, на четвереньках отползла на несколько шагов назад, отвернула пыльную и заплесневелую гнилую циновку, быстро разгребла песок, потянула за край другой, плотной и совершенно новой рогожи, под которой обнаружилась крышка сундука. Зимава открыла его, достала его плотную рубаху с пуговицами, закрыла обратно, присыпала, подтянула циновку.

— Муторно ведь каждый раз сюда лазить, — вздохнул Ротгкхон.

— Зато не пропадет, — деловито ответила девушка. — Ты не думай, я сюда токмо самое ценное спрятала, что с золотом али с серебром. Там, наверху, в сундуках тоже кое-что есть. Коли их кто найдет, то больше и искать не станет. Опять же, после пожара уцелеет все, коли беда случится. Ну, и в детинец, по тревоге, тащить не надо. Завсегда откопать потом можно. На пепелище, не зная места, точно не найти, как ни старайся.

Она развернулась и поползла от клада обратно. Ротгкхон помог ей подняться назад, отряхнул:

— Хлопотунья моя. В твоих руках хозяйство точно крепким будет, — признал вербовщик. — Каждую мелочь со всем вниманием обдумываешь.

— Теперь раздевайся и в кадку становись. Вода, мыслю, уже согрелась. Не горячая, но мыться можно. Сейчас, щелок и мочалку достану… Чаруша, — повернулась она к сестрам. — Бери Плену и идите на двор, чего таращитесь?

Девочки вышли, а она достала из стола миску с густым, как студень, березовым щелоком. Мочалка, которой девушка всегда пользовалась сама, лежала здесь же. Убрав заслонку, Зимава вытянула ухватом два самых маленьких горшка, стоявших у стенки, попробовала рукой — вода показалась даже горячей. А вот в больших — прохладной. Зимава ковшом отлила холодной воды, дополнила горячей. Получилось, на ее вкус, в самый раз.

Леший тем временем послушно разделся, разложив порты и рубахи на разные кучи:

— Компресс… То есть стеганку… Стеганку стирать нельзя, ни в коем случае, испортится, — указал он на кучу поменьше. — Остальное все воды не боится.

— Хорошо. Давай забирайся в лохань.

Лесослав послушался. Зимава чуть зачерпнула щелок мочалкой, сполоснула ее в отдельной миске. Щелок штука коварная. Чуток переборщишь — потом запросто волосы выпадать начнут, ткань расползется, кожа пятнами пойдет. Подняла глаза на мужа.

Он выглядел крепким. Крепким, как дуб, кряжистым, неодолимым. Высокий, с бугристыми мышцами, крупноголовый, с большими глазами на непривычно вытянутом лице…

Наверное, так и должен выглядеть настоящий леший. Которого она теперь обречена любить вечной безответной любовью. Но если забыть, что это ее проклятие — то такого любить вовсе не страшно. Он очень даже не урод, он заботлив и не беден, он хорошо относится и к ней, и к ее сестренкам. Да, конечно, он не ответит на ее чувства — но ей никогда не придется плакать в подушку, зная, что ее любимый ласкает других. Пусть чужой — но леший будет рядом с нею, она всегда сможет увидеть его, коснуться, услышать его голос, ощутить дыхание. Не самое плохое из наказаний за брак по расчету.

— Давай, — потянулся за мочалкой Лесослав.

— Ты чего, на сухую тереться собираешься? Стой спокойно… — Зимава не спеша полила его из ковшика. — Ого! Ты весь в синяках! Не больно?

— Это уже не синяки, это их остатки. Все давно зажило.

— Великий Велес, какие же они тогда были сначала?! — охнула девушка. — Кто тебя так побил?

— Не меня, а я! — возмутился Ротгкхон. — И не кто-то, а две сотни булгарской конницы, против которых мне пришлось драться в одиночку!

О том, что сражался он против этой толпы совсем недолго, вербовщик уточнять поленился.

— Не может быть! — округлила глаза Зимава, застыв с ковшом в руке.

— Может, — кивнул Ротгкхон.

— Ты сражался один против двух сотен? — все еще не верила девушка.

— Сражался.

— Поклянись!

— Клянусь.

— Не-е-ет, — покачала перед ним пальцем она. — Так не считается! Поклянись твердью небесной!

— Клянусь твердью небесной, — легко согласился Ротгкхон. — И пусть она обратится в пустоту, если я преувеличил хоть на вершок!

— Присядь! — потребовала Зимава. Лесослав, чуть помедлив, послушался. Девушка обняла его за шею и осторожно, совсем легко поцеловала в губы. — Ты самый великий воин в мире! Я тобой несказанно горжусь. Будь я князем, за такой подвиг сделала бы тебя воеводой!

— А он меня воеводой и сделал, — рассмеялся Ротгкхон.

— Чего, правда? — еще сильнее округлились ее глаза.

— Правда, — кивнул вербовщик.

— Поклянись?

— Здесь-то зачем? У любого ратника можешь спросить, я ныне сотник в его дружине. Все знают.

— Леший! — Так и не разжав рук, она поцеловала его снова, теперь немного смелее: — Ты воин из воинов! Я так горжусь, что оказалась твоей женой, что просто самой страшно!

Это была всего лишь туземка с отсталой планеты, всего лишь селянка мелкого захудалого княжества. Но все равно: если бы Ротгкхон сказал, что ему безразлична ее маленькая похвала — это было бы неправдой.

Пир в честь победы над булгарами князь муромский устроил на дворе детинца. Вестимо, ни в одной из горниц дворца несколько сотен дружинников просто не поместились бы. Удивительно то, что хотя бы на дворе хватило места для всех столов и скамеек. Хотя, как заметил вербовщик, под дальними от крыльца стенами вместо скамеек между бочонками были брошены толстые доски, а вместо столов — судя по тому, как провисало заменяющее скатерть полотно, — лежали и вовсе щиты из жердей.