Ночная Всадница - Дочь Волдеморта

— Давай по порядку, Джунь, — осторожно попросила Гермиона. — Ты жила с Друэллой после свадьбы Maman?

— О да, госпожа Кадмина. Я до последнего дня была рядом с госпожой Дру! Спустя три года после свадьбы вашей матушки мисс Цисси окончила Хогвартс и тоже уехала путешествовать. Она возвратилась через два года и стала, знаете ли, совсем другой. Какое‑то время активно помогала вашему папеньке, выезжала в свет… Потом вдруг опять переменилась, выпросилась у господина Кигнуса снова за границу, а, как вернулась, вскоре вышла замуж за господина Люциуса.

Моя бедная хозяйка, она была так одинока всё это время… У её дочерей долго не рождались дети, не считая, разумеется, госпожи Миды и её девочки от этого маггла. Когда вы появились на свет, госпожа Друэлла расцвела, как саприония в мае! И каким же счастьем стало для моей хозяйки рождение вскоре господина Драко! Она почти не бывала в Блэквуд–мэнор в свой последний год, всё нянчилась с внуками, бедняжка.

Джуня замолчала и крупные слезы, дрожащей поволокой наполнившие её ярко–сиреневые глазища, хлынули по морщинистым щекам.

— Этот страшный, страшный год, — заговорила эльфиха, когда смогла хоть немного успокоиться. — Наш Лорд пропал, и все считали его мёртвым. Начались суды, бесконечные суды и аресты. Господина Ивэна убили мракоборцы, госпожа Белла и мистер Лестрейндж с братом попали в Азкабан.

Хозяйка скончалась здесь, в этом доме, у госпожи Цисси, вечером, после заседания Визенгамота, приговорившего госпожу Беллатрису к пожизненному сроку в Азкабане. Моя бедная госпожа Цисси держалась героиней. Ее супругу ещё грозил суд, на руках двое малышей, всё это сумасшествие кругом — и тут скончалась хозяйка, — эльфиха дрожала, с болью вспоминая те страшные времена. — Она сама закрыла её застывшие глаза, моя бедная госпожа Цисси. — Я тогда ухаживала за вами и господином Драко. Их домовик, Добби, вовсе не умел обращаться с детьми, ему никогда не поручали присматривать за юным хозяином. Я даже не оплакала, как полагается, свою несчастную хозяйку, госпожа Кадмина, — сокрушенно говорила эльфиха. — Ужасные, ужасные времена… После похорон мы с господином Кигнусом уехали в Блэквуд–мэнор по настоянию госпожи Цисси. Я очень хотела остаться, чтобы помочь управляться с детьми. О, как я винила себя потом, когда всем объявили, что вы трагически погибли. Я же не знала, что вас только спрятали ото всех, госпожа Кадмина! Всё думала, что это дурень Добби что‑то напортачил, он вообще не умел обходиться с малышами! О, как же мне было тоскливо. К счастью, хоть господина Люциуса оправдал суд, и мисс Цисси могла жить спокойно. Но у них уже был домовик, и я осталась с мистером Кигнусом в Блэквуд–мэнор.

Тоскливые годы, пустые, бессмысленные… А как пять лет назад не стало хозяина — так я чуть не померла от хандры. Усадьба перешла по наследству вашей маменьке, но она ведь оставалась еще в Азкабане. Госпожа Цисси иногда наведывалась в Блэквуд–мэнор, но очень редко. Я сама следила за опустевшим домом. Это страшно, страшно, госпожа Кадмина. Когда ничего–ничего не осталось. Лишь пустой дом. Одна радость была у меня — что у госпожи Цисси всё в порядке. Только она совсем позабыла старушку Джуню…

Но госпожа появилась через полгода и забрала меня к себе, в это поместье, — горделиво закончила домовиха. — Гадкий Добби, — я всегда знала, что он — никудышный домашний эльф! — бросил своих хозяев, обманом получив свободу. И я стала прислуживать моей хозяйке и её семье. Старая Джуня и не надеялась уж на такое счастье, госпожа Кадмина!

— И тебе нравится жить в поместье? — поинтересовалась Гермиона, до глубины души растроганная преданностью старой эльфихи. — Тебя не обижают здесь?

— Эльф должен хорошо служить хозяевам, в этом его предназначение, — убежденно сказала Джуня. — Как может быть плохо в доме у любимой хозяйки? Госпожа Цисси выросла у меня на руках, она — единственная отрада долгих лет моей жизни! А теперь и госпожа Белла свободна! Ничего, всё наладится, всё будет хорошо. Я верю в это.

Нелегко было служить год назад, когда здесь жили столькие подданные милорда. Они обижали Джуню, но Джуня терпела. Теперь — что же стоит следить за домом, когда тут почти никого? Да и после такой радости, как спасение господина Драко и ваше возвращение, какие могут быть обиды? Я же вас считала мёртвой, мисс Кадмина! А вы вот какой выросли красавицей, какой умницей! И так внимательно слушаете старую глупую Джуню. Ох, госпожа, мне ли не быть теперь счастливой?..

— Ты знаешь, что такое власть, Кадмина? — спросил Темный Лорд через несколько дней, пристально глядя во внимательные карие глаза своей дочери. — Власть — это то, ради чего стоит жить. — Тихий голос Волдеморта баюкал, проникал прямо в подсознание. — Чтобы действительно иметь ее, нужно почувствовать силу по–настоящему. А для этого нужен страх. Страх других перед тобой, Кадмина. Я хочу, чтобы ты ощутила это дурманящее чувство. Стремление властвовать у тебя в крови. Ты должна осознать свое могущество. Не возражай мне — ты знаешь, что я прав, как бы твой разум не пытался противиться.

— Это совершенно… — испугалась Гермиона.

— Это необходимо, моя дорогая. Прежде всего — для тебя. Ты уже на первой ступени — начинаешь испытывать жажду власти. Теперь нужно сделать глоток. Первый глоток пьянит больше всех последующих…

Гермиона молчала. Жажда власти? В ней? Сейчас? Ничего такого она отнюдь не ощущала… Или нет?

Здесь, в этом доме, Волдеморт, Беллатриса и Нарцисса были несоизмеримо выше её во всех отношениях — старше, опытнее, мудрее, значимее. Они выступали в качестве наставников — а «за» Гермионой оставались разве что Драко Малфой да эльфиха Джуня. Но и Малфой, несмотря на свое положение, знал, или, по крайней мере, Гермионе казалось, что он знал несоразмерно больше о том мире, в который она попала. Даже Джуня и та рассказывала Гермионе то, чего она не ведала раньше. Даже домовиха как будто учила и наставляла.

Выходило, что девушка вставала на самое последнее место. А характер Гермионы не позволял долго оставаться там.

Темный Лорд убеждал её в её же собственной значимости и исключительности, и в то же время Гермионе не перед кем было почувствовать эту исключительность здесь. Она могла бы поиздеваться над Малфоем — но тот выглядел жалким, старался не пересекаться с ней, да и сама Гермиона не ставила перед собой задачи почувствовать приоритеты сложившегося положения.

Просто Волдеморт понимал, что уже настало время для этого, очередного искушения.

— Власть приятнее всего испытывать над тем, кого ненавидишь, — продолжал он, обращаясь к своей дочери.

— Таких теперь не осталось, — горько усмехнулась Гермиона.