Ночная Всадница - Дочь Волдеморта

— Не знаю, дорогая. Но ты обязательно доживешь до глубокой–глубокой старости.

— И у меня будут морщины? — возмутилась девочка.

— О, Етта, дорогая, у тебя всё будет хорошо!

— Без морщин?

— Без морщин. Обещаю.

Они остановились у кабинета Амаранты.

— Послушай, милая, у тети, с которой я тебя познакомлю, есть большой шрам на щеке. Ее укусила хлюпнявка, это такое болотное животное. Не нужно напоминать об этом тете, хорошо? Сделай вид, что ты ничего не замечаешь — чтобы она не расстроилась.

— Хорошо, мама. А у меня никогда не будет шрамов?

— Никогда, дорогая, — уверила Гермиона и постучалась.

— Да–да? — раздалось из‑за двери после небольшой паузы, и замок коротко щелкнул.

— Прости, я… Мне нужно поговорить с тобой, — смущенно пробормотала Гермиона, проходя в комнату, — Сица сказала, что ты пошла наверх и… Это моя дочь, Генриетта.

— Здрасти, — выпалила Етта, жадным взглядом изучая Амаранту и ее шрам. Было видно, что, несмотря на него, девочку поразила удивительная красота полувейлы. Но она не знала, можно ли говорить об этом и потому промолчала.

— Здравствуй, милая, — улыбнулась ей Амаранта и присела на корточки. — Ты такая хорошенькая. Проходите. Кадмина, знакомься, это мой друг Чарли.

— Оу. Мы… немножко знакомы… уже, — растерянно пробормотала леди Малфой. — Привет.

— Здорóво, Гермиона! — подмигнул ей приземистый рыжий колдун.

Чарли Уизли был коренастым невысоким волшебником с широким добродушным лицом, обветренным и покрытым таким количеством веснушек, что они напоминали загар. Несмотря на это, он был сегодня необычайно бледен, хотя на щеках двумя яркими пятнами горел румянец. Крепко сколоченный, с множеством оставленных ожогами и порезами отметин на мускулистых руках и растрепанными довольно длинными темно–рыжими волосами, он почти не изменился за те долгие годы, которые они с Гермионой не виделись. Чарли был одет в длинный черный плащ из драконьей кожи, из‑под которого виднелась холщевая рубашка с дорожкой бурых пятнышек, а шею молодого человека украшал пышно завязанный белый шелковый платок, придававший ему вид лондонского денди позапрошлого века.

— О, это Кадмина, дорогой, — засмеявшись, поправила Амаранта.

— Чарли знает меня как Гермиону, — возразила та.

— Так, кажется, называет тебя и его брат, наш смотритель, — кивнула полувейла. — Выходит, вы действительно знакомы?

— В молодости я часто гостила у родителей Чарли, — кивнула леди Малфой. — И мы все вместе ездили когда‑то на финал чемпионата мира по квиддичу.

— Да, в 94–м году, — кивнул Чарли, присаживаясь на своего любимого конька. — Тогда Ирландия победила, несмотря на то, что снитч поймал ловец болгарской сборной, кстати, мой хороший знакомый, — сообщил он Амаранте, и продолжил, обращаясь к Гермионе: — В полуфинале прошлогоднего чемпионата тоже произошло нечто подобное. Ты видела?

— Я не очень увлекаюсь квиддичем, — смутилась леди Малфой, — но Рон что‑то рассказывал, кажется…

— М–да, — как‑то помрачнел Чарли, и тут же сменил тему: — А это у нас что за маленькая леди?

— Меня зовут Генриетта, — представилась девочка, до того робко озиравшаяся в полутемном кабинете Амаранты, освещенном только тремя свечами в канделябре, пылающими на столе.

Чарли протянул ей широкую ладонь и пожал тоненькие пальчики.

— Будем знакомы.

— Где это вы так поранили руку, сэр? — восторженно спросила Генриетта, не выпуская его ладони и рассматривая огромный след, оставленный, надо думать, когтем небольшого дракона.

— Хочешь, я расскажу тебе эту страшную историю? — усмехнулся Чарли, подхватывая девочку на руки и усаживая на небольшой диван в углу. — Пока мамочка и тетя Амаранта посекретничают?

— Страшную? Хочу! — захлопала в ладоши Етта.

— Что случилось? — полушепотом спросила профессор прорицаний, внимательно глядя на Гермиону. — Выглядишь так, будто нунду в окошке увидала.

— Да уж лучше бы… Скажи мне, как специалист: отчего в ребенке могут проснуться провидческие способности?

— В ребенке? — прищурилась Амаранта. — Только от наследственности, если они ему от рождения передались. Взрослый человек способен кое‑что развить в себе, если есть хоть какая‑то предрасположенность и усидчивость. А у ребенка это может быть только в крови. Что‑то с твоей девочкой? — спросила она затем, бросив быстрый взгляд через плечо Гермионы на мило воркующих Генриетту и Чарли.

— Я только что узнала, что она видит на расстоянии разные вещи, которые оказываются правдой. И многие из этих вещей ей совсем не стоило бы видеть.

— Ты уверена? — заинтересовалась Амаранта. — А среди ее предков были ясновидящие?

— Да, одна точно была. Маленькая девочка, Милагрес. Она жила очень давно, в четырнадцатом веке, но ее призрак всё еще обитает в родовом поместье моего первого мужа, отца Генриетты.

— Ну, если так, то подобный дар вполне может проснуться и через много поколений.

— И с этим ничего нельзя поделать? — испугалась Гермиона.

— Не думаю, — задумчиво ответила Амаранта.

— Какой кошмар! Та девочка, ее предок, она покончила с собой из‑за своего дара!

— Согласна, это нелегкое испытание, — кивнула полувейла, — но из него можно научиться извлекать пользу. Помоги ей.

— Я никогда не верила в гадания и предсказания…

— Ясновиденье и гадания — очень разные вещи, — возразила Амаранта. — Ясновидящему не нужны специальные средства, и он очень редко умеет управлять своим даром. Ты уверена, что твоя девочка видела что‑то реальное?

— Да, — скривившись, пробормотала Гермиона, — более чем реальное. И я бы совсем не хотела, чтобы она могла видеть подобное обо мне. Да и о других тоже.

— Существуют вещи, которые нельзя делать, если у тебя есть дети, — хмыкнула Амаранта. Гермиона вздохнула.

— Наверное, мне стоит поговорить об этом с Милагрес, — добавила она. — Ну, с тем привидением. Мы как раз будем встречать Рождество там, в Германии. Прости, что потревожила. Просто это было так неожиданно, а ты как бы гадалка, ну я и… Мы сильно помешали? Я и не знала, что ты знакома с Чарли…

— О, мы подружились тысячу лет назад, — засмеялась Амаранта, — когда он только приехал в Румынию. В то время Чарли со своей командой драконологов обосновался недалеко от деревни, в которой я жила. Мы вскоре подружились. А когда была открыта гимназия, он познакомил меня с Фредом — тот только начинал работать тут, и был совсем другим, — вот он‑то и предложил идею стать профессором прорицаний. Я безумно хотела что‑то в своей жизни переменить и схватилась за эту возможность.

— Выходит, ты и Фреда хорошо знаешь? — задумчиво спросила Гермиона.

— Я думала, что знаю его хорошо, — вздохнула Амаранта. — Он очень изменился. Стал совсем другим после этой беды с его братом. Я пару раз видела Джорджа — такой кошмар вся эта история. Можно понять состояние Фреда, но он слишком замыкается в себе. Я вначале пыталась ему помочь, но он оттолкнул меня. Такое чувство, будто он боится моих способностей.