Мэри Стюарт - Хрустальный грот

Я подошел к краю площадки, высоко подняв факел. Слабые язычки немного отогнали тьму, которую, казалось, можно было потрогать пальцами, более непроницаемую, чем даже в те ночи, когда темнота становится плотной и черной, как шкура дикого зверя, и давит на тебя, как душное одеяло. Там, где свет факела касался струящейся по стенам воды, вспыхивали и перемигивались тысячи сверкающих огней. Воздух был холоден и неподвижен, и слышалась из чащобы птичья трель.

Я услышал шаги людей, пробиравшихся вслед за мной в штольню, и мысль моя лихорадочно заработала.

Я мог открыть им правду, как она есть, без прикрас. Я мог бы взять факел, подняться по темным проходам в древнюю шахту и осветить разломы, все расходящиеся под тяжестью стен, укладываемых наверху. Но они едва ли прислушались бы к моим словам. К тому же они не переставали повторять, что время уже на исходе. Враг стоял у ворот, и Вортигерну потребны сейчас не логика и механика; ему требуется колдовство и нечто — что угодно, — что обещало бы скорую безопасность и укрепило бы верность подданных. Сам он еще мог внять голосу разума, но он не мог позволить себе прислушиваться к нему. Нет нужды долго гадать: он сперва убьет меня, а потом попробует укрепить эти разломы, вероятно, окропив их моей кровью. Иначе он лишится своих каменщиков.

Люди хлынули в разверстую пасть штольни, как пчелы в отверстие улья. Запылали новые факелы, и тьма отступила. Площадка запестрела разноцветными плащами, заблестела оружием, засверкала драгоценностями. На лицах читался благоговейный ужас. В холодном воздухе дыхание обращалось в пар. Слышались шарканье ног и сдержанный говор, как при скоплении народа в святом месте, никто не говорил в полный голос.

Я поднял руку и подозвал к себе короля. Он приблизился ко мне и остановился у озера. Я указал вниз. Сквозь поверхность воды просвечивало нечто — вероятно, скала, — очертаниями напоминавшее дракона. Я стал говорить медленно, как бы пробиваясь сквозь толщу воздуха между нами. Слова мои падали тяжело и отчетливо, как капли воды на скалу.

— Вот она, магия, король Вортигерн. Вот что лежит под твоей башней. Вот почему твои стены рушатся, едва их успевают построить. Кто из твоих колдунов может показать тебе то, что открыл тебе я?

Двое факельщиков приблизились к нам, остальные держались поодаль. По мере их приближения свет усиливался, волнами отражаясь от стен. Свет падал на потоки скользившей вниз воды, сливался со своим отражением, и казалось, что из глубин озера поднимались, словно в игристом вине пузырьки, крохотные сферы огня и лопались, достигнув поверхности. Колебалось пламя, вода повсюду искрилась, яркие блики сливались, вспыхивали и тут же распадались по всей неподвижной поверхности озера, пока само озеро не исполнилось жидкого огня. А огонь все тек со стен водопадами, сверкавшими, как хрусталь. Словно ожила хрустальная пещера и задвигалась, закружилась вокруг меня. Словно звездный шар полуночи вспыхнул и поплыл водоворотом.

Мне сдавило болью грудь. Я с трудом перевел дыхание и продолжил:

— Даже если ты сможешь осушить это озеро, король Вортигерн, чтобы открыть то, что лежит в его глубинах…

Я умолк. Свет изменился. Никто не шевелился, и воздух застыл неподвижно, лишь свет факелов колебался в такт дрожи в руках факельщиков. Я больше не видел короля: нас разделило пламя. Тени метались меж потоков и извечных спиралей огня: пещера наполнилась глазами, крыльями, стуком подков, и ярко-красная пасть огромного дракона разверзлась над своей жертвой…

Голос кричал, пронзительно и монотонно, и словно задыхался на каждом слове. Дыхание замерло в моей груди. Меня пронзила мучительная боль, которая поднималась волной от паха вверх, будто кровь, хлещущая из раны. Я ничего не видел. Я почувствовал, как сжимаются мои кулаки, как вздымаются в вышину мои руки. Боль раскалывала голову, и скала у меня под щекой была твердой и влажной. Я впал в беспамятство, и они схватили меня, упавшего, они убивали меня — это моя кровь растекалась по поверхности озера, чтобы укрепить фундамент их разрушенной башни. Я захлебывался воздухом, точно желчью. Руки мои судорожно царапали скалу, глаза были открыты, но я ничего не видел — только вихрь знамен и крыльев, волчьи глаза и раскрытые в крике рты, горящий хвост кометы, словно клеймо в небесах, и звезды, сверкавшие сквозь кровавый дождь.

Боль опять пронзила меня, горячим ножом вспарывая чрево. Я вскрикнул, и вдруг мои руки освободились. Я вскинул их вверх, ограждая себя от беспорядочных вспыхивавших видений, и услышал собственный голос, призывающий кого-то, но я и сам не знал кого. Видения предо мной кружились, дробились, слились в невыносимо яркой вспышке света и вдруг пропали во тьме и молчанье.

Я проснулся в просторном покое, богато убранном вышитыми занавесями; солнечный свет, пропущенный через оконный переплет, ослепительными полосами расчерчивал вощеные доски пола.

Я осторожно пошевелил руками и ногами и нашел, что мне не причинили вреда. Даже от головной боли не осталось и следа. Мое обнаженное тело было укутано мягким и теплым меховым одеялом, и в членах не было и намека на усталость или оцепенение. Удивленно моргая, я посмотрел в сторону окна, затем повернул голову и увидел Кадала, стоящего рядом с постелью. По лицу моего слуги разлилось облегчение, словно солнце выглянуло из-за тучи.

— Наконец-то! — вырвалось у него.

— Кадал! Клянусь Митрой, как я рад тебя видеть! Что случилось? Где мы?

— В лучшем гостевом покое Вортигерна, вот где. Ну и задал ты ему жару, юный Мерлин, задал так, что просто оторопь берет.

— Неужели? Ничего не помню. Мне казалось, что они вот-вот расправятся со мной. Так ты говоришь, они оставили намерение меня убить?

— Убить тебя? Скорее тебя посадят в священную пещеру и станут приносить тебе в жертву девственниц. Какая жалость, что эти жертвы окажутся напрасны. Хотел бы я, чтобы и мне немного перепало.

— Я всех их отдам тебе. Ох, Кадал, я в самом деле страшно рад тебя видеть! Как ты сюда попал?

— Я как раз добрался до ворот монастыря, когда пришли за твоей матерью. Я услышал, как они спрашивали о ней и сказали, что схватили тебя и что с первыми петухами вас обоих отправят к Вортигерну. Полночи я потратил на поиски Маррика, а еще полночи — на поиски подходящей лошади, хотя мог бы и не трудиться — все равно мне пришлось ехать на той кляче, что ты купил. И хотя вы ехали довольно быстро, к тому времени, когда вы достигли Пенналского моста, я отстал всего лишь на день. Что вышло к лучшему: мне не хотелось догонять вас, пока не разберусь, откуда ветер дует… Ну, да это не важно. В конце концов, я прибыл сюда вчера на закате и обнаружил, что весь лагерь гудит все равно что растревоженный улей. — Он отрывисто рассмеялся. — «Мерлин то, Мерлин се…» Они величали тебя уже не иначе как «королевский прорицатель»! Когда я сказал, что я твой слуга, меня разве что не насильно втолкнули к тебе. Похоже, здесь не слишком много желающих прислуживать такому могущественному волшебнику, как ты. Съешь чего-нибудь?