Мэри Стюарт - Хрустальный грот

— Нет… да! Да, поем. Я проголодался. — Я сел в постели, заткнув за спину подушку. — Погоди минутку, ты сказал, что прибыл сюда вчера? Так сколько же я проспал?

— Ночь и весь день. Солнце уже садится.

— Ночь и весь день? Тогда… Кадал, что с моей матерью? Ты не знаешь?

— Она в полной безопасности, уже уехала домой. За нее не тревожься. Ты ешь, а я тебе буду рассказывать. Вот, держи.

Он протянул мне поднос, на котором стояла миска с дымящимся бульоном и блюдо с мясом и на отдельных тарелках хлеб, сыр и сушеные абрикосы. К мясу я не притронулся, а остальное с удовольствием съел, слушая Кадала.

— Она понятия не имела о том, что они собирались с тобой сделать, или о том, что произошло в пещере. Когда она вчера вечером поинтересовалась, где ты, ей ответили, что ты здесь, «размещен с королевскими почестями и в большой милости у короля». Ей сказали, что ты посрамил королевских колдунов, в пророчествах своей мудростью можешь соперничать с самим царем Соломоном, а теперь изволишь почивать. Сегодня утром она заходила сюда, чтобы убедиться, что ее не обманули, увидела, что ты спишь, подобно младенцу, и удалилась. У меня не было возможности поговорить с ней, но я видел, как она уезжала. Эскорт ей дали королевский, уж ты мне поверь: Вортигерн отрядил сопровождать ее едва ли не половину верхового отряда — носилки ее монахинь не уступали в роскоши ее собственным.

— Говоришь, я прорицал? Посрамил колдунов?.. — Я обхватил голову руками. — Ничего не помню… Мы были в пещере под Королевской Твердыней, тебе, наверно, об этом рассказали? — Я с надеждой уставился на него. — Что там произошло, Кадал?

— Ты хочешь сказать, что ничего не помнишь?

Я покачал головой.

— Мне известно лишь, что меня собирались убить, чтобы перестала рушиться их поганая башня, и я попытался их одурачить. Решил, что если мне удастся подорвать веру короля в этих колдунов, то смогу спасти свою шкуру, но я надеялся лишь на то, чтобы выиграть время и потом попытаться бежать.

— Да, я слышал, что они собирались с тобой сделать. Просто удивительно, до чего невежественный здешний люд. — Но я прекрасно помнил выражение, с каким он теперь глядел на меня. — Странный способ морочить кому-то голову, а? Откуда ты знал, где искать вход в подземелье?

— А, ты об этом… Ничего мудреного тут нет. Я бывал в этих краях прежде, еще когда был ребенком. Однажды, много лет назад, я приходил сюда с Сердиком, моим тогдашним слугой. Я разыскивал в зарослях сокола, а обнаружил вход в старую штольню.

— Понятно. Кое-кто назвал бы это везеньем — но только тот, кто тебя не знает. Полагаю, тебе удалось их провести?

— Да. Когда я впервые услышал, что западная стена крепости постоянно рушится, я подумал, что это должно быть как-то связано со старой шахтой. — Затем я коротко рассказал Кадалу о том, что произошло в пещере, — то, что сохранилось у меня в памяти. — Огни, — сказал я под конец, — блики на воде… крики… Это было совсем не то, что мои прежние видения — белый бык и иные сцены, какие мне доводилось временами видеть. Это было нечто совсем иное. К тому же меня пронзила невыносимая боль. Такова, наверное, смерть. Думаю, что я в конце концов впал в беспамятство. Не помню, как меня сюда принесли.

— Мне тоже об этом ничего не известно. Когда меня привели сюда, ты очень крепко спал, но, как мне показалось, самым обычным сном. Признаюсь, я без особых церемоний осмотрел тебя со всех сторон, чтобы убедиться, что они не причинили тебе вреда, но ничего не обнаружил, кроме царапин и синяков, которые, как мне сказали, ты получил, продираясь сквозь заросли. По твоей одежде легко было об этом догадаться, скажу я тебе… Но, судя по тому, как тебя здесь разместили, и по тому, с какой опаской о тебе сейчас говорят, думаю, они тебя и пальцем не осмелятся тронуть — во всяком случае, сейчас. Что бы там ни было — обморок или припадок, или, я бы сказал, транс, — ты нагнал на них страху, это уж точно.

— Правда? Но чем именно? Тебе не рассказывали?

— Угу, кое-что мне рассказали слуги, те, что вообще решились об этом говорить. Я говорил с Берриком, помнишь факельщика, который последовал за тобой с вершины утеса? По его словам, поганые колдуны во что бы то ни стало вознамерились перерезать тебе, горло. Сдается, если бы король совсем не лишился рассудка и не поверил бы твоей матери, он на месте так и сделал. Вот только вы с матерью его остановили, показав, что нисколько жрецов не боитесь. Уж будь уверен, об этом мне все рассказали. Беррик признался, что там, в зале, когда твоя госпожа мать поведала свою историю, он не дал бы за твою жизнь и двух пенни. — Он глянул на меня искоса. — Что это за вздор о дьяволе в темноте? Это ж она тебя в такое втянула. Что на нее нашло?

— Она полагала, что помогает мне. Думаю, она решила, что верховный король узнал, кто мой настоящий отец, и велел притащить нас к нему, чтобы узнать, не известно ли нам что-то о его планах. Я и сам тогда так полагал. — Я погрузился в раздумья. — Но было и что-то еще… Когда в воздухе витают суеверия и страх, невольно это чувствуешь. Говорю тебе, я просто весь покрылся гусиной кожей. Она, видимо, тоже почувствовала это. Я почти уверен, что она избрала тот же путь, что и я, стараясь отразить магией колдовство. Поэтому она и рассказала старую сказку о том, что меня зачал инкуб, да еще приукрасила ее для убедительности. — Я улыбнулся ему. — Она и впрямь преуспела. Я бы и сам поверил в эти бредни, не знай я правду. Но оставим это, продолжай. Я желаю знать, что произошло в подземелье. Ты хочешь сказать, что я изрек нечто разумное?

— Ну, я не совсем это имел в виду. Беррик мне такого наговорил… Он клянется, что передал все слово в слово, — похоже, он возомнил себя менестрелем или вроде того… Так вот, он говорит, что ты стоял, не отрывая взгляда от воды, стекающей со стен, и вдруг заговорил — поначалу совсем обычным голосом, — обращаясь к королю, словно объяснял, как проложили в холме шахту и стали разрабатывать жилу, но тут старый колдун — Моган, так вроде его зовут? — принялся кричать: «Пустая болтовня» или что-то в этом духе. И тут ты внезапно издал вопль, от которого у них кровь в жилах свернулась, — слова Беррика, не мои, он не привык к службе в благородных домах. Глаза у тебя закатились, ты простер руки кверху, как будто срывал звезды с небесного цветника — опять Беррик, наверняка он станет поэтом, — и начал прорицать.

— Да?

— Так они все говорят. Сплошь загадки: орлы и волки, львы и вепри, множество другого зверья, какого и на римских аренах-то не видели, да еще драконы и прочие твари из легенд. А еще ты предсказал будущее на сотни лет вперед, что, слава Дие, вполне безопасно, но Беррик клялся, что твои пророчества звучали все равно что трубный глас, что говорил ты так, словно жизнь готов прозакладывать, что так оно все и будет.