Кристофер Паолини - Наследие

Когда Сапфира добралась до входа в широкий коридор, Эрагон, оглянувшись на Муртага, крикнул:

— Как насчет ловушек?

Муртаг покачал головой и махнул рукой в знак того, что можно безбоязненно продолжать путь.

Почти весь коридор был завален грудами битого камня, что весьма замедляло продвижение. По обе стороны от себя Эрагон мог теперь видеть какие-то помещения, заваленные щебнем, взрыв обнажил входы в многочисленные туннели. В некоторых комнатах горели столы, стулья, кресла, а из-под камней торчали руки и ноги мертвых и умирающих. Порой можно было разглядеть и чье-то мрачное лицо или затылок.

Эрагон высматривал Блёдхгарма и его заклинателей, но от них, живых или мертвых, не осталось и следа.

В дальнем конце коридора, у выхода, толпились люди. Множество людей — солдаты и слуги — устремилось к зияющему провалу, и было видно, что у некоторых сломаны конечности, многие обожжены или ранены. Выжившие уступали дорогу Сапфире и Торну, но, в общем, особого внимания на драконов не обращали.

Сапфира была уже совсем близко от выхода, когда позади них раздался ужасающий треск и грохот, и Эрагон, оглянувшись, увидел, что тронный зал как бы провалился вовнутрь, и пол его оказался под слоем камня толщиной в пятьдесят футов.

«Арья!» — мелькнуло у Эрагона в голове. Он попытался отыскать ее с помощью мысли, но безуспешно. Либо их разделяло слишком много камня, либо одно из заклятий, вплетенное в построенный здесь лабиринт коридоров и залов, блокировало его мысль, либо — и эта возможность была более всего ему ненавистна — Арья погибла. Ее, конечно, не было в тронном зале, когда он рухнул, но вот сумеет ли она найти выход из этих подземных лабиринтов теперь, когда в тронный зал хода нет?

Когда они наконец выбрались из цитадели, Эрагон смог разглядеть, какой ущерб этот взрыв нанес Урубаену. Со многих домов, находившихся поблизости, сорвало крыши, и деревянные стропила загорелись. По всему городу виднелись языки пожаров. Столбы дыма поднимались вверх, пока не натыкались на нависавший над городом скалистый выступ и не начинали растекаться, плывя по наклонной каменной плите, точно вода по речному руслу. На юго-восточной окраине города дым пожаров встречался с лучами утреннего солнца, просачивавшимися из-за краев скалистого навеса, и там отсвечивал красно-оранжевым, точно огненный опал.

Жители Урубаена, покидая свои дома, потоком стремились к дыре во внешней городской стене. Солдаты и слуги из цитадели спешили к ним присоединиться, расступаясь перед Сапфирой и Торном и давая им возможность свободно пройти по площади. Эрагон почти не обращал внимания на этих людей. Пока они вели себя мирно, ему было совершенно безразлично, чем они заняты.

Сапфира остановилась в центре квадратной площади, и Эрагон спустил Эльву и двоих безымянных детишек на землю.

— Вы знаете, где ваши родители? — спросил он, опускаясь возле них на колени.

Они кивнули, и мальчик указал на большой дом слева, фасадом выходящий на площадь.

— Так вы живете совсем рядом?

Мальчик снова кивнул.

— Хорошо, тогда ступайте домой, — и Эрагон слегка подтолкнул обоих. Брат и сестра, не медля ни секунды, побежали через площадь. Дверь в дом тут же распахнулась настежь, и какой-то лысый человек, опоясанный мечом, вышел детям навстречу и заключил их в объятья. А затем, быстро глянув на Эрагона, вместе с детьми поспешил вглубь дома.

«Ну, это оказалось легко», — сказал Эрагон Сапфире.

«Гальбаторикс, должно быть, велел своим слугам взять первых попавшихся детишек, — ответила она. — Да мы ему и времени-то не дали».

«Да, наверное».

Торн остановился в нескольких шагах от Сапфиры, и Насуада помогла Мургату спуститься на землю. Муртаг привалился к брюху своего дракона, и Эрагон услышал, как он речитативом произносит слова исцеляющего заклятия.

Эрагон с помощью такого же заклятия исцелил раны Сапфиры, а на свои и внимания не обратил, так как ее раны были куда серьезнее. Дырка в левой передней лапе была столь велика, что в нее помещались разом оба его кулака, и, стоило ей остановиться, как возле лапы на земле образовалась лужа крови.

«Это он зубом или когтем?» — спросил Эрагон, исследуя ее рану.

«Когтем», — ответила она.

Эрагон воспользовался и своей силой, и силой Глаэдра, чтобы хоть как-то залечить рану. И лишь покончив с этим, решил все же заняться собой. Особенно ему досаждал тот жгучий порез в боку, куда Муртаг пырнул его мечом. Занимаясь самоисцелением, он поглядывал на Муртага.

Муртаг залечил рану у себя в животе, а затем — сломанное крыло Торна и другие повреждения, нанесенные его дракону. Насуада все это время оставалась рядом Муртага, не снимая с его плеча руку. Эрагон заметил, что Муртагу каким-то образом удалось вытащить из тронного зала свой меч Заррок.

Затем Эрагон наконец повернулся к Эльве. Девочка, похоже, сильно страдала от боли, но крови на ней он не заметил и спросил:

— Ты не ранена?

Эльва нахмурилась и покачала головой.

— Нет, но очень многие из них ранены. — И она указала на людей, спешивших покинуть цитадель.

— Угу. — Эрагон снова посмотрел на Муртага. Тот о чем-то разговаривал с Насуадой, которая все больше хмурилась. Затем Муртаг протянул руку, схватил ее за ворот рубахи и дернул с такой силой, что порвал ткань.

Эрагон уже наполовину выхватил из ножен меч, собираясь защитить Насуаду, но тут увидел, что вся верхняя часть ее тела покрыта жуткими воспаленными ранами. У Эрагона перехватило дыхание — уж больно эти раны были похожи на те, что «украшали» спину Арьи, когда они с Муртагом вытаскивали ее из тюрьмы в Гилиде.

Насуада кивнула, словно в знак согласия, и опустила голову. А Муртаг снова заговорил на древнем языке, прикладывая ладони к разным частям тела Насуады. Прикосновения его были нежны, даже робки, а написанное на ее лице облегчение свидетельствовало о том, от какой боли он в эти минуты избавлял ее.

Эрагон смотрел на них еще с минуту, а потом его вдруг охватила такая буря самых разнообразных чувств, что колени под ним подогнулись, и он устало присел на правую лапу Сапфирины. Дракониха ласково уткнулась мордой ему в плечо. Эрагон прислонился к ней, и она сказала:

«Нам все-таки это удалось!»

«Да, удалось», — откликнулся Эрагон, сам себе не веря.

Он чувствовал, что Сапфира думает о Шрюкне, о его смерти. Как бы ни был опасен Шрюкн, она все-таки оплакивала его уход — ведь он был одним из последних представителей ее расы.

Эрагон чувствовал себя необычайно легким, почти воздушным, словно мог бы сейчас запросто проплыть сам над поверхностью земли… Он даже на всякий случай вцепился в чешую Сапфиры:

«Что же теперь?..»

«А теперь мы все построим заново, — услышал он голос Глаэдра, и в этом голосе звучала смесь удовлетворения, горя и усталости. — Ты выполнил свой долг, Эрагон. Ты отлично со всем справился. Никто другой не посмел бы вот так пойти в атаку на Гальбаторикса, не решился бы на мысленный поединок с ним».