Алан Фостер - Триумф душ

Исполинский кот отошел в конец коридора и, взревев так, что со стен посыпалась пыль, бросился вперед. От удара его тяжелого тела дверь слетела с петель.

За ней оказалась большая комната со сводчатым потолком. Жужжа словно миллионы ос, глаза, уши, носы и губы ринулись в открытый проем, но шесть из них задержались и, отделившись от общей массы, медленно приблизились к высокому человеку. На миг они замерли, словно в размышлении, а потом опустились ему на лицо. Первыми встали на место и открылись глаза. За ними последовал рот, потом — ноздри и уши, после чего лицо вновь обрело свою индивидуальность.

Черты лица плотным роем устремились в помещение с моряками — искать хозяев. Неудивительно, что в этой сумятице то и дело случались недоразумения. Например, два носа попытались усесться на одно и то же лицо, а две ушные раковины ухитрились прирасти к одному и тому же месту. Но скоро все утряслось, и носы, глаза, губы и уши, словно потерявшиеся щенята, нашли своих хозяев.

Обретя лица, члены экипажа поклялись лучше погибнуть, чем позволить островитянам вновь подвергнуть их разрушающему насилию. Вооружившись камнями и палками, они двинулись в путь, придерживаясь дороги, которая вела к берегу и рыбачьим лодкам.

Впрочем, островитянам теперь было не до беглецов: им пришлось вступить в битву с освобожденными чертами лица. Поднабравшись опыта, те с удвоенным рвением набросились на людей, пытаясь отыскать свои лица.

Сначала тилойцы кинулись наутек: большинство из них никогда не видели таких предметов и не могли понять, что это за напасть обрушилась на них. Жители запирались в домах, яростно отбиваясь от собственных глаз и ушей. С рождения лишенные индивидуальных черт, островитяне не знали, что делать с этим обезумевшим ульем. Те, кому не удалось отбиться от ушей, впадали в полубессознательное, граничащее с безумием состояние: они были ошеломлены богатством и мощью обрушившихся звуков. Те, к кому вернулись глаза, изо всех сил зажмуривались, не желая расставаться с привычной полуслепотой. От нахлынувших ароматов островитяне испытывали не радость, а тошноту. Из вновь прорезавшихся ртов вылетало бессмысленное, жуткое мычание. Скоро эти страшные звуки заполнили весь остров, а затем, по мере того как освободившиеся черты лица добирались до своих хозяев, живших на других островах, и весь архипелаг.

Но постепенно безликая толпа под руководством жрецов с помощью сетей и дубин начала брать ситуацию под контроль. Глаза, уши, рты и носы, отчаянно трепеща, нелепыми мотыльками порхали над землей; их окружали, сгоняли в кучу, ловили и отправляли в хранилище. Все это смахивало на какой-то безумный карнавал. Здесь вполне можно было увидеть одноглазого человека с двумя ртами или человека с одними ушами, отбивающегося от остальных деталей внешности. Частенько бывало, что органы чувств ошибались, и морякам пришлось пережить немало неприятных минут, натыкаясь на мужчин и женщин, у которых вместо ушей были глаза, а вместо глаз — ноздри.

Впрочем, именно паника, охватившая острова, позволила морякам без помех добраться до лодок и переправиться на свой корабль. Станаджер тут же приказала сниматься с якоря, несмотря на то что идти ночью узким проливом было опасно. Экипаж разделял ее чувства: никому и в голову не пришло попросить капитана дождаться утра. Одни матросы принялись рубить канаты, которыми «Грёмскеттер» был притянут к берегу, другие торопливо спустили шлюпки и налегли на весла, чтобы побыстрее отбуксировать корабль прочь от этой гостеприимной, насквозь пропитанной добросердечием проклятой земли.

Только когда корабль удалился на значительное расстояние от архипелага и его чокнутых обитателей, моряки начали разбираться с тем, что они обрели во тьме хранилища. Оказалось, что кое у кого поменялся цвет глаз, а губы почему-то разместились на щеках. Но эти ошибки были осознаны и исправлены, и к каждому окончательно вернулась его собственная внешность. А если кто-то и придерживался иного мнения на этот счет, то к утру уже ничего изменить было нельзя, и недовольные предпочли помалкивать. Кто-то из моряков следующим образом выразился по этому поводу: лучше иметь некрасивый нос, чем не иметь его вовсе.

Было выдвинуто предложение наградить или каким-то образом оказать соответствующие почести исполинскому коту за освобождение экипажа, но тот решительно воспротивился любым изъявлениям человечьей благодарности. Такие фривольности совершенно неуместны, заявил Алита, в отношении столь благородных созданий, как он. Кроме того, добавил кот, по своей природе он и так является редчайшим феноменом, поэтому вертлявым, обожающим перед кем-то преклоняться людишкам нет нужды ему об этом напоминать.

Тем не менее несколько храбрых моряков рискнули погладить задремавшего Алиту; потом им пришлось скорее уносить ноги. Впрочем, после недолгого размышления левгеп отказался от мысли хорошенько проучить нахалов; более того, как ни странно, с этого момента кот стал более терпимо относиться к похвалам и ласковым поглаживаниям, которыми донимали его на корабле. А однажды, когда самый высокий из их дружной четверки принялся расчесывать ему гриву, кот неожиданно издал громоподобное мурлыканье.

И все равно, страшась панибратства, левгеп забирался на самые нижние палубы, где отыскивал самые укромные уголки. На квартердеке он теперь появлялся нечасто — только чтобы поесть и совершить обязательную для кошек прогулку на свежем воздухе.

Неудивительно, что после ужасов последней недели моряки испытали радость и облегчение при виде безбрежного спокойного моря. Океанская гладь не грозила им каким-либо подвохом. Кроме стай молодых лососей и белых морских драконов, однажды утром величаво пролетевших над кораблем, ничто не нарушало безмолвия вод. Жизнь на корабле вошла в прежнее русло и стала такой, какой была в первые дни после отплытия из дельты Эйнхарроука. Даже сдержанная Станаджер Роуз не скрывала удовлетворения и частенько вслух выражала надежду, что никаких непредусмотренных задержек больше не будет.

Увы, она снова обманулась.

Морякам, как, впрочем, и многим фермерам, известно, что на свете существует множество разновидностей тумана. Есть туман, который в отсутствие ветра исподволь подкрадывается к кораблю, а потом начинает поглощать его, пока не сгущается до такой степени, что на расстоянии вытянутой руки ничего не видно. Другие наваливаются густой рваной массой, напоминающей клочья ваты, выдранные из какого-то огромного матраса. Встречаются туманы, которые рождаются в небесах и оттуда спускаются на корабль, укрывая его, будто сырым полотенцем. А бывает так, что туманы, как говорится, стеной кочуют по океанским отмелям; они больше похожи на темно-серую стену, чем на обычный туман. И каждая разновидность, как порода собак, имеет свой характер, свои индивидуальные и неповторимые привычки.