Ричард Кнаак - Право по рождению

На некоторое время фермер замолчал, обдумывая услышанное. Тишину прервала благородная дева:

— Мы совершим ошибку, если позволим действовать им первыми, Ульдиссиан! Ты не можешь этого допустить! Они всё представят в другом свете, так что, пусть ты даже не виновен, твоя вина будет очевидна каждому! Ты должен подняться против них! Выказать непокорность, какую ты всегда выказывал! Твои друзья вступятся за тебя, я уверена! И тогда ни Собор, ни Храм не смогут использовать твою ненависть против тебя самого!

Я… — он был согласен не со всем, но его доводы не могли противостоять красоте этих глаз. В конце концов, он решил, что Лилия права; Ульдиссиан должен извлечь урок из истории её семьи, чтобы спасти себя… И её вместе с ним.

— Ты должен сделать это… — выдохнула она. — Пожалуйста… Ради нас.

Вдруг ни с того ни с сего благородная дева наклонила своё лицо к прутьям и поцеловала его. И пока фермер стоял в полном ошеломлении, она побежала с пылающим лицом из помещения.

Ульдиссиан смотрел, как она убегает. В тот же миг он вспомнил о двери. Как и стражник, фермер проверил её. Дверь оставалась надёжно запертой.

Для Ульдиссиана этот визит определил всё. Лилия была совершенно права. Ему нужно постоять за себя. Инквизиторы — да и надзиратели мира, если они тоже на пути сюда, — едут, чтобы обвинять, а не оправдывать.

Ему нужно приложить все силы, чтобы оставить их ни с чем.

Серентия отступила, чтобы её не было видно со стороны казарм, пока не уйдёт Лилия. У неё не было на то причин за исключением, как она осознала, зависти, что та, по всей видимости, так быстро смогла увлечь Ульдиссиана. Ей одним своим видом удалось достичь того, чего Серентия надеялась добиться на протяжении долгих лет. Даже в младые годы она восхищалась стойкостью Ульдиссиана, его внутренней силой и особенно тем, как он сумел перенести ужасную смерть своих родных.

Лилия ушла в направлении «Кабаньей головы». Дочь Сайруса подождала ещё немного, а потом вышла из-за угла кузницы… И столкнулась с Ахилием.

— Серри! — выпалил он. — Где ты…

— Прошу прощения! — Серентия почувствовала, что краснеет. Так же, как она всю свою жизнь бегала за Ульдиссианом, Ахилий действовал по отношению к ней. Не сказать, чтобы это было ей нелестно, потому что он был красив и уважаем и обходился с ней так, как нравится женщинам. Здравый смысл твердил, что дочь торговца должна с радостью принять его ухаживания, но, хотя Серентия всегда была рада охотнику, она не могла расстаться с мечтой однажды завоевать любовь Ульдиссиана.

Так, конечно, было до того, как появилась Лилия.

— Я искал Мендельна, — наконец смог выговорить Ахилий, тоже краснея. — Но это приятная встреча!

Его радостный тон казался ей неуместным сейчас, когда Ульдиссиан был взят под стражу за то, чего не совершал и в чём никогда не признается. Должно быть, её недовольство его весёлостью не ускользнуло от Ахилия, потому что он тут же посерьёзнел.

— Прости меня! Я не хотел показаться легкомысленным! Ты шла к Ульдиссиану?

— Да, но я не хотела беспокоить его. У него был другой посетитель.

— Вот как? — бровь охотника изогнулась. — А! Прекрасная Лилия…

Серентии стало ещё хуже от того, что Ахилий выбрал такие слова. Да, благородная дева была красива, но дочь Сайруса знала, что тоже может привлечь внимание мужчин… За исключением одного, которого она действительно желала.

— Она только что ушла. Я думаю, она пошла назад к гостинице.

Ахилий почесал подбородок:

— Интересно, как Ульдиссиан на это отреагировал. Он говорил, будто хочет, чтобы она держалась подальше, а не то как бы её саму не втянуло в эту ситуацию больше, чем требуется.

У Серентии зародился проблеск надежды, что Лилия разозлила Ульдиссиана своим приходом, но надежда тут же погасла. Как и большинство мужчин, он, конечно же, простил её, как только она подарила ему взгляд или улыбку.

Она вспомнила, зачем здесь Ахилий:

— Я не видела Мендельна. Вообще-то я не видела его уже два дня. Он хоть приходил к брату?

— Насколько я знаю, его не было целых три дня, — ответил лучник, теперь всерьёз возмущённый. — И когда я подъехал к ферме, я нашёл там молодого Жустивио — второго сына Маркуса аль-Амфеда, — который работал там по хозяйству. Он сказал, что Мендельн заплатил ему за работу, но не сказал, куда он собирается.

Серентия ещё могла понять, почему Мендельн мог оставить ферму, передав её в руки кого-нибудь более сведущего в вопросах сельского хозяйства, но то, что он сразу после этого не поехал к брату и не остался у него, не укладывалось у неё в голове. Мендельн был очень предан Ульдиссиану, и, когда он услышал новости о своём брате, то принялся защищать его с таким рвением, какого не ожидали от учёного малого.

— Я волнуюсь за него, Серри, — продолжал Ахилий. — Не думаю, что он может представить себе этот мир без Ульдиссиана, — я это не к тому, что его могут осудить за эти кошмарные преступления! Нет, я говорю сейчас только о Мендельне. Он сам не свой с того момента, как мы… С того дня.

Дочери Сайруса показалось, что Ахилий подразумевает не убийства, но ничего сравнимого с этим просто не могло прийти ей в голову.

— Возможно, он сейчас с отцом, — в конце концов предположила Серентия. — Я не была дома с утра.

— Может быть… Я вот думаю… — охотник перевёл взгляд, словно что-то ещё пришло ему на ум. Покачав головой, он добавил. — Иди к Ульдиссиану, Серри, как и собиралась. Я скоро найду Мендельна, я в этом уверен. Ты только не…

Он закрыл рот и теперь во все глаза, в которых читалась тревога, смотрел на что-то позади собеседницы. Боясь, что она уже знает, что найдёт там, черноволосая девушка оглянулась.

Группа всадников только что достигла края деревни. Они ехали медленно и уверенно, словно осматривали собственные владения. Ошибки быть не могло, уже одни блистающие серебристые мантии и нагрудники выдавали их, не говоря уже о серебристых лучах по центру нагрудников: это были инквизиторы Собора Света. Круглые шлемы, украшенные гребнями, покрывали головы всех за исключением переднего всадника, чья седая грива была окаймлена золотым капюшоном. Позади него струилась остальная часть переливающегося плаща, подол которого почти полностью закрывал обзор скакавшей сзади лошади. Священнослужитель был гладко выбрит, как и все, кто служил непосредственно под началом Пророка. Это делалось не просто так, но с определённым умыслом. Всё-таки, сам Пророк не носил бороды… И, если верить слухам, на вид годился во внуки этому служителю, несмотря на то, что был гораздо старше.

Группа состояла по меньшей мере из дюжины человек — количество, испугавшее обоих наблюдателей. Дорий ясно дал понять, что ожидает максимум двух, и уж точно ни одного столь знатного, как тот, что слезал сейчас с лошади.