Джон Норман - Рабыня Гора

Праздник затянулся.

Свежело. Силуэты лун заволокло влажной пеленой. В небе, гонимые ветром, вздымались громады облаков.

Избитая, измученная, я, должно быть, заснула у дыбы.

Разбудил меня звук защелкнутых на запястьях наручников. Я открыла глаза. До рассвета еще далеко. Передо мной стоял Туп Поварешечник. Мои руки плотно схвачены стальными кольцами.

– Вставай, птенчик, – сказал мне Туп. Я с трудом поднялась на ноги. Руки скованы спереди – и на дюйм не развести. – Теперь ты моя!

– Хозяин? – проронила я.

– Да, – повторил он, – моя.

– Да, хозяин.

Странно… Так просто: раз – и перешла из одних рук в

другие.

Я огляделась. Праздник кончился. Почти все селяне разбрелись по домам. Кое-кто улегся у догорающих кострищ.

Мы стояли у дыбы. Беспомощной пленницей распростерлась на ней Мелина, некогда – свободная женщина, ныне же – рабыня. Рядом – Турнус, Ремешок, Редис, Верров Хвост и Турнепс.

– Нарекаю тебя Мелиной, – объявил Турнус распятой на дыбе женщине.

– Да, хозяин, – ответила она. Ужасающий позор уготовил он ей – в рабстве носить имя, которым она звалась, будучи свободной. Теперь оно станет ее рабской кличкой.

– Можно рабыне говорить? – спросила она.

– Да, – разрешил Турнус.

– Зачем ты велел обрить мне голову?

– Чтобы с позором вернуть в село к отцу.

– Оставь меня здесь, хозяин, прошу тебя!

– Зачем?

– Чтобы я могла доставлять тебе наслаждение, – прошептала она.

– Странно слышать такое от тебя, – усмехнулся он.

– Умоляю, оставь меня, позволь угождать тебе, хозяин!

– Ты что, обретя клеймо, разума лишилась? – осведомился Турнус.

– Я только хотела быть подругой окружного головы, – проронила она.

– А теперь ты рабыня любого, кому мне вздумается подарить или продать тебя.

– Да, хозяин.

– Я и пальцем не пошевелил, чтобы стать окружным головой, – разоткровенничался вдруг Турнус, – именно потому, что к этому так стремилась ты. Начни я добиваться этой должности, все вокруг решили бы, что лишь твое тщеславие и твои попреки тому причиной.

Зажатая между балками, она принялась отчаянно извиваться на девичьей дыбе.

– Мужчина, – продолжал он, – должен быть хозяином в собственном доме. Даже если выбрал себе подругу. Для того и нужна подруга, чтобы поддерживать, помогать, а не козни строить.

– Я была плохой подругой, – прошептала она. – Постараюсь, чтобы рабыня из меня получилась лучше.

– Сочту я нужным – стану добиваться места окружного головы, – отрезал Турнус. – Нет – значит, нет.

– Как угодно хозяину, – ответила Мелина, его рабыня.

– Быть хорошей подругой ты так и не научилась.

– Искусству быть рабыней стану учиться усерднее, – обещала Мелина.

– И начнешь завтра же утром, – заявил он, – когда тебя публично высекут.

– Да, хозяин, – прозвучало в ответ. Он положил ладонь на ее тело.

– Было время, я тебе нравилась, – проговорила она.

– Да, – согласился он, – это верно.

– Мое тело кажется тебе привлекательным, хозяин?

– Да, – ответил Турнус.

– К тому же я сильная. Могу одна тащить плуг. Турнус улыбнулся.

– Оставь меня здесь, хозяин, – взмолилась она снова.

– Зачем?

– Я люблю тебя.

– Знаешь, какое наказание полагается за ложь?

– Я не лгу, хозяин. Я действительно тебя люблю.

В деревнях солгавшую рабыню могут, например, бросить на съедение голодному слину. И Турнус, уличи он рабыню во лжи, не сомневаюсь, сделал бы это с легким сердцем.

– Как ты можешь любить меня? – спросил он.

– Не знаю, – прошептала она. – Удивительное чувство. Противостоять ему я не в силах. Я долго лежала здесь в колодках. И о многом передумала.

– Завтра, – бросил Турнус, – тебе придется гораздо меньше думать и больше работать.

– Много лет назад я любила тебя, но как свободная женщина. Потом, довольно долго, не любила, презирала даже. И теперь, через столько лет, снова испытываю это чувство, только теперь это стыдная, беспомощная любовь невольницы к хозяину.

– Утром тебя высекут, – отчеканил Турнус.

– Да, хозяин. – Она подняла на него глаза. – Ты сильный. И властный. Стал ли ты окружным головой, нет ли – ты великий человек. Мне застила глаза моя свобода. Я перестала замечать твою мужественность, не понимала, чего ты стоишь. И интересовал меня не ты сам по себе, а то, чем ты мог бы стать, чтобы меня возвысить. Для меня ты был не человеком, а средством потешить свое тщеславие. Жаль, что я, твоя подруга, не умела радоваться тебе самому, не умела ценить в тебе человека. Жаль, что только и думала о том, кем ты мог бы стать. Никогда не знала тебя по-настоящему. Видела лишь образ, что сама выдумала. Ни разу не попыталась взглянуть на тебя открытыми глазами. А попыталась бы – может, увидела бы тебя в истинном свете..

– Ты всегда отличалась недюжинным умом, – заметил Турнус.

В ее глазах стояли слезы.

– Я люблю тебя, – проговорила она.

– Я отдаю тебя селу. Будешь общинной рабыней, – сообщил он.

– Да, хозяин.

– На ночь тебя будут запирать в клетку для едина. Есть будешь что подадут. Станешь прислуживать в хижинах, в каждой по очереди.

– Да, хозяин.

Он все смотрел на нее.

– Можно говорить? – спросила она.

– Да.

– Нельзя ли, хотя бы иногда, мне служить и моему хозяину?

– Может быть, – уже отворачиваясь, бросил Турнус.

– Прошу тебя, хозяин!

Он повернулся. Взглянул ей в глаза.

– Прошу тебя, возьми свою рабыню.

– Давненько ты не просила меня о близости, – не сводя с нее глаз, сказал Турнус.

– Умоляю, хозяин, – прошептала она, всем телом приподнимаясь над балками. – Умоляю!

Мы отвернулись. Турнус торопливо и грубо овладел распятой на дыбе рабыней.

Кончил. Обессиленная, она едва переводила дух.

– О, хозяин! – вскрикнула она и еще раз, чуть слышно: – Хозяин…

– Молчи, рабыня, – приказал Турнус.

– Да, хозяин. – И женщина в ошейнике смолкла.

Никогда, наверно, Турнус не обнимал ее так властно, с такой безудержной силой. Конечно, много лет назад он любил ее, свободную женщину, бережно и нежно. Но той неукротимой, необузданной похоти, что рождает в мужчине беспомощно распростертое тело рабыни, ей, верно, доныне изведать не доводилось. Так ею не обладали никогда. Раздавленная, испуганная, ошеломленная, в благоговейном ужасе следила она глазами за Турнусом. Я видела: ей хочется окликнуть его, молить, чтобы вернулся. Но она не смела. Ее ждет кара. Завтра утром времени хватит – высекут ее основательно.

Между тем Турнус одернул тунику. Повернулся ко мне. Под взглядом свободного мужчины я преклонила колени.

– Я подарил тебя Тулу Поварешечнику.

– Да, хозяин, – ответила я.

– Ему посулили тебя в уплату за снадобье, которое он дал кое-кому из нашего села. Снадобьем воспользовались, хотя надежд, что возлагало на него купившее его лицо, оно и не оправдало. Стало быть, от имени этого человека, который, на свое несчастье, оказался ныне в рабстве и сделок заключать больше не может, я отдаю тебя в обмен на этот порошок.