Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — граф

— Как я уже говорил, наши мужские глаза ну совсем привыкли к виду этих полушарий, что выпячиваются из-за корсажа. Куда ни взглянешь, везде глаз натыкается на них. Это уже как… ну не знаю шо!

— Что нужно? — оборвала она.

— Сменить открытые зоны, — объяснил я. — Сиськи спрятать, а показать то, что было закрыто. А потом, когда все привыкнут, можно поменять взад. Но это будет нескоро, мы, как улитки, — неспешные.

Она смотрела исподлобья, спросила неприятным голосом:

— Показать… что?

— Ноги, — ответил я робко и втянул голову в плечи. — У нас бабушки показывали сиськи, а вот мамы, чтобы привлечь внимание, показывали ноги. Это еще как сработало!

Леди Элинор смотрела с колебанием. Я видел по глазам, что перспектива приоткрыть хотя бы щиколотку кажется дикой, отвратительной, мерзкой. Это же верх неприличия, это возмутительно, таких женщин просто непонятно куда отнести, если даже блудницы ходят в платьях до полу. А тут, чтобы знатная дама да вдруг обнажила ногу…

— И обнажать надо, — вздохнул я, — обнажать много. Хотя бы до колена.

Она вскочила, взвизгнула, глаза метнули зеленую молнию. На противоположной стене зазвенело, посыпались цветные осколки.

— До колена?

— Увы, — ответил я смиренно. — При этом надо выглядеть очень строгой и деловой. Никакого флирта, вы заняты делом, а костюм этот — самое обычное и нормальное дело, только старые и тупые таращат глаза. Вот так!

Она на глазах начала наливаться гневом.

— Я должна делать вид, будто не замечаю, что на мне безобразно короткое платье? Это что ж, настолько я пьяна?

— Ваша милость! — вскричал я умоляюще. — Я, что ли, предлагаю или даже настаиваю вам такое сделать? Упаси… гм… упаси! Просто рассказываю по вашему требованию… попробуй не ответь!.. к каким хитрым уловкам в нашем, как вы говорите, завернутом прибегают женщины, чтобы обратить на себя внимание мужчин. Только и всего. Это у нас! А вы — как хотите.

От нее пошли волны гнева, что горячими потоками перегретого воздуха прокатываются по моей коже. Я глупо и преданно таращил глаза: хорошо быть дураком, хорошо!

Она снова прошлась по комнате взад-вперед, я поворачивался за нею, как стрелка магнита, она хмурила лоб, затем резко остановилась, вперила в меня властный взгляд.

— Сегодня пойдешь со мной к озеру.

Я поклонился, стараясь, чтобы поклон был простолюдинный, без налета светскости, шарма или куртуазности, словом, будто цирковой медведь перед бросающими на арену конфеты.

— Как скажете, леди Элинор. Люблю поплавать.

Она брезгливо поморщилась.

— Никто тебя, дурака, не зовет плавать. Просто мне нужно в воды озера… для своих целей, тебе непонятных. А ты подождешь на берегу.

— Это хорошо, — ответил я, — не люблю лягушек. Когда идем, сейчас?

Она сказала сухо:

— Не «идем», а «иду». А ты сзади, понял?.. Ты не идешь, а сопровождаешь.

— Ползу, что ли? — пробормотал я озадаченно и наморщил лоб. — Ладно, разберусь. Могу и поскакать на одной ноге, если недалеко.

Ее лицо передернулось, но сдержалась, только сказала еще суше:

— Пойдем вечером.

— До захода или после захода солнца? — спросил я деловито. — А то мне уже сказали правило, что ложиться нужно с заходом солнца. Вообще-то лучше с женщиной, но здесь принято ложиться то с петухами, то с курами… Странные здесь какие-то! А вы с петухами или курами?

Она раздраженно дернула плечом.

— Их никто не заставляет ложиться так рано. Могли бы прясть хоть всю ночь. Дурачье страшится встретить Ночных Стражей, но это глупо: те охраняют только верхние этажи, на первом никого не встретишь.

Я спросил испуганно:

— Это чудовища какие-то? Призраки? Я их боюсь еще больше, чем лягушек!.. Почти как жаб. Нет, жаб все-таки боюсь больше.

Она оглядела меня с головы до ног, я замер, не переиграл ли, я хоть и со странностями, будучи завернутым, но не перегнуть бы, не съехать с хрупкого баланса, когда она сохраняет ко мне интерес, но не слишком сильный, что свяжет руки.

— Хорошо, — сказала она суховато, — я забыла, что люди слов не понимают. Пойдем, я что-то покажу.

Она быстро пошла к двери, я почтительно трусил сзади, шаги делал помельче: негоже, если подчиненный шагает шире. А она хоть и женщина, но — генерал, который говорит басом, а я так, подхихешник.

В коридоре пусто, чисто, медные чаши в стенах дают ровный свет, так непохожий на пугливое трепетание свечей. Леди Элинор произнесла строго и надменно:

— Стой здесь, червь. Не двигайся. Ничего не спрашивай.

Ее тело, как мне показалось, начало разогреваться, от него пошел пар, а затем дым. Сквозь синие клубы видел, как вся фигура налилась красным, оранжевым, блеснула белым огнем. От рук, плеч и спины полыхнуло бело-лиловое пламя, странно сжатое в тугую форму огромной шаровой молнии, по взмаху руки волшебницы метнулось впереди и ушло по касательной в обе стены коридора.

Последний лиловый клинок исчез в толще камня уже в самом конце коридора, но не знаю, сумеет ли кто пробежать по такой дорожке смерти хотя бы два шага и не превратиться в пепел.

Волшебница оглянулась, у меня достаточно потрясенное лицо, она перевела дыхание, лицо бледное, на лбу капли пота, даже голос стал хриплым от напряжения:

— Все видел?

— Да, — прошептал я, — это же… это невиданно!

— Коридор защищен, — сказала она раздельно. — Я знаю, что не станешь подниматься сюда без надобности, но на всякий случай знай. И бойся.

— Ваша милость, — возопил я, — да зачем бы я пошел в те места, куда не велено?

Она сказала брюзгливо:

— Однажды здесь превратился в пепел мой верный слуга Чубатый. От Родриго убежал щенок, и Чубатый бросился его разыскивать… Почему-то дурак решил, что щенок мог побежать сюда. От великого ума бросился и… Утром мы нашли горстку золы.

Я сказал наивно:

— А он в самом деле погиб? А то у нас был один, тоже сделал вид, что погиб, даже какого-то бродягу заставил надеть свою одежду, а потом изрубил на куски, но у господ есть такая магия, что все… гм… записывает! Они утром просмотрели все, что и как было, отыскали преступника и казнили лютой смертью.

Она задумалась, сказала с сожалением:

— Такого заклятия не знаю. И никто не знает. Видимо, у вас больше сохранилось магии древних. А хорошо бы в самом деле утром просматривать, кто куда ходил…

Хорошо, подумал я мстительно, что такой магии у тебя нет. Не надо выискивать сенсоры и бить объективы телекамер. Или залеплять грязью. Учтем.

— Иди, — сказала она. — Можешь перекусить, вдруг да задержимся, потом скажи Винченцу, пусть седлает коней.

Я молча недоумевал, зачем кони, если к озеру, но слуги вопросов не задают без острой надобности, себе дороже, тупо смотрел, как Адальберт и Винченц бросились подсаживать хозяйку. Она взлетела в седло легко, коснувшись кончиками пальцев чьей-то головы, но засияли оба, морды счастливые, в глазах энтузиазм и ликование.