Лана Тихомирова - Неосторожный гений

Девушка, закрыв лицо руками, опустилась на колени. Ван Чех какое-то время стоял в недоумении, необходимо было уговорить ее выпустить его, а лучше выйти вместе с ним.

Он пустился рядом с ней на колени и едва коснулся макушки рукой. Лянка не возражала. Доктор положил свою широкую ладонь на русые, чуть золотистые волосы девицы дер Гертхе.

Вдруг самого ван Чеха как будто прошило током. Доктор отдернул руку, ему показалось, что Лянка тихо смеется над ним. Доктор прислушался. Лянка не смеялась, а отчаянно шмыгала носом.

Ван Чех вновь положил ей руку на голову и погладил, как иногда делал, когда она была еще ребенком. Лянка мягко подалась вперед, и доктор охотно ее обнял. Ей необходимо было найти успокоение, чтобы отец любил ее, за то, что она его дочь, а не за что-то еще.

Лянку трясло. Ван Чех снял свое пальто и накинул ей на плечи. Стоило ему снова обнять ее, как доктор почувствовал болезненный укол в живот. Он, было, дернулся, но Лянка крепко держала его, а потом резко отпустила.

Ван Чех упал на одну из кукол. Он приподнялся на локте, его тело наливалось свинцом. На рубашке доктора выступило небольшое пятнышко крови. Все, что смог увидеть доктор, крохотное пятнышко крови, и смеющееся лицо Лянки, державшей в руках шприц с длинной иглой.

- Еще ничего не кончилось, доктор. Все только начинается! - злорадствовала дер Гертхе.

Ван Чех не смог больше держать себя на локтях и, обессилев, опустился на пол. Глаза его закрывались, но до последнего он заставлял себя не спать, а встать. Тьма все равно наступила быстрее, чем ожидал доктор ван Чех.

- Доктор, я - мявля.

- Кто? - спросил старик, больше похожий на лесника или лешего.

- Мявля, - голос говорил басом, с едва ли узнаваемыми интонациями. Кто говорил, мне видно не было, все застилал сплошной белый свет.

- И давно это с вами? - спросил леший.

- С полгода уже как, - отвечал бас.

Из света стали проступать неправдоподобные очертания фигуры. На голове был надет колпак настолько огромный, что человек, одевший его, должен был передвигаться с большой опаской, особенно в ветреные дни. Фигура так же обладала мощными плечами, длинными руками с широкими ладонями. Общее впечатление было, что перед лешим сидел физически очень сильный человек. Вот что он был одет, мне видно не было. Странно, что меня не беспокоило, что собственно такое - "мявля".

- Снимите вахню с головы, и все пройдет! - улыбнулся леший.

Фигура проступила передо мной явственно во всех деталях. Я видела профиль мужчины. Особенно выделялся прекрасно вылепленный гордый нос, переломанный в нескольких местах. Тонкие губы его обнажили в улыбке крепкие белые ровные зубы. На подбородке кудрявилась черная бородка. Все остальное видно я не видела, так как на голове у человека была безобразных размеров рыба. Рыба была живая, серебрилась чешуей, моргала глазами, только что не была плавниками и хвостом. Жабры ее плавно двигались, словом рыба чувствовала себя комфортно.

Мужчина с рыбой на голове протянул руку к хвосту чудовища и потянул. Рыба присосалась намертво и только недовольно хлопала глазами. Мужчина потянул сильнее двумя руками, ничего не помогало.

- Дайте-ка я. Мне сподручней, - сказал леший и, кряхтя, поднялся. Некогда он был очень сильный малый, высокого роста. Руки у него тоже были длинные с широкой ладонью. В плечах и спине былой силы не было, но старичок явно был жилистый. Нарочито горбясь, старик проследовал за спину своего несчастного пациента. Тут меня осенило. Леший и мужчина с рыбой были родственниками. Родство их выдавали носы. Они даже поломаны были одинаково.

Старик схватился обеими руками за рыбий хвост, ногой уперся в спину мужчине и потащил на себя. Рыба тревожно шевелила зрачками. Леший краснел и пыхтел. Улыбка с губ пациента так и не сходила, как будто приросла намертво. Наконец, рыба поддалась и стала слезать с ужасающим скрежетом с головы мужчины.

Наконец, со звуком, достойным пушечного выстрела, рыба слетела с головы мужчины, на пол полетели все. Рыба не закрывала рот, из ее пасти сочилось что-то красное и серое, глаза постепенно стекленели и только жабры судорожно раскрывались. Немного подергавшись, ужасная рыба прекратила свое существование.

Увидеть лицо рыбьей жертвы целиком мне так и не суждено было. Мужчина упал уже мертвым. Половина его головы осталась во рту рыбы. Вокруг пострадавшего медленно расползалось пятно ярко-алого цвета.

Старик чесал в затылке одной рукой, другой все еще держал серо-голубой хвост мертвой рыбы.

- Не всем удается пережить снятие вахни, - пожал плечами он и вдруг прямо посмотрел на меня, в глазах его блеснула отдаленно знакомая лукавинка, он запрокинул голову и рассмеялся раскатистым басом. Хохот его прервался так же внезапно, как и начался. Теперь его глаза глядели из-под копны курчавых, непонятного цвета волос настороженно и даже испуганно. Старик мрачно сказал:

- А третий день настал!

С этими словами он бросил рыбий хвост и погрузил пальцы обеих рук в свою грудную клетку. Крича от боли, он стал раздвигать кожу, мясо и кости, чтобы продемонстрировать мне свои легкие. Смотреть на это было невозможно, я отвернулась.

- Смотри! Смотри! У меня нет туберкулеза! - громыхало над моим ухом. Инстинктивно я повиновалась, а когда открыла глаза, то увидела его розовые, почти младенческие легкие перед самым своим носом. С воплем я отскочила от него и уперлась спиной в стену.

Только тогда я поняла, что мы существуем в некоем пространстве, где ничего нет, только белое полотно, способное принимать различные очертания. Но это место не было пограничьем.

Старик моего крика испугался, запахнул грудную клетку, как халат, и воровато оглядываясь, побежал прочь, оставив меня на попечение трупа и дохлой рыбы.

Я сделала шаг вперед и не успела оглянуться, как вдруг очутилась в какой-то комнате. Она была мне смутно знакома. На одной стене зеркала, напротив окна. Был даже занавес своеобразный. Пол паркетный, блестящий. В комнате были шкафы и пианино. Вдоль окна выстроились детские стульчики.

У одного из шкафов, сгорбившись, стоял некто. Я медленно двигалась по направлению к нему. Мыслей в голове не было, я шла по собственной воле, я хотела идти к этому человеку.

Откуда-то в моей руке оказался алмазный резец, маленький круглый прозрачный диск настолько острый, что я боялась порезаться сама. Мне очень хотелось, чтобы тот человек, который сейчас рылся на нижней полке шкафа лег спокойно на пол и больше никогда не шевелился, никогда не мешал мне. Это было тогда вполне естественно.

Мне удавалось настучать обувью по полу. В какой-то момент, я остановилась и тихо сняла жесткие больничные тапки, пошла дальше босиком. Широкая светло-серая пижама, которая была мне велика раза в три, мягко шелестела, но жертва моя этого не слышала.