Евгений Щепетнов - Манагер

- Ээээ..- я не знал, что сказать - а не рано тебе? Может ты ещё слишком молода, чтобы думать о мужчинах?

- Ты, как будто, не акома - насторожилась девушка - ведь у вас девушки выходят замуж после первой крови! А ты рассуждаешь, как какой-то жрец из храма целомудрия.

- Да это я так, к слову пришлось - отступил я на попятную - ты вправе решать сама, как и с кем будешь миловаться, согласен. Ну всё, отстань, дай подумать. Да и мне надо работать - вдруг кто-то выскочит и нападёт на нас снова! Не мешай наблюдать за окрестностями.

- Да ты просто уходишь от разговора - проницательно сказала и ухмыльнулась Мирака - странный ты какой-то...но желанный. Потом обсудим.

И она зашагала к сидящей на телеге сестре, хихикая про себя и чего-то бормоча, типа:

' А задница у тебя ничего...'

Я остался в гордом одиночестве и растерянности - это полный аут! Второй раз за сутки меня раскусывает, как орех влюблённая девица. Да что же это такое делается?! Или бабы мне попались такие хитроумные, или я полный лох - стою на лыжах, а лыжи не едут...или лето, или я...хммм. Мдя.

Городские ворота ничем примечательным не запомнились, так как не отличались от каких-нибудь кремлёвских ворот, кроме дешёвого исполнения и явной функциональности - впрочем, одно врезалось мне в память - петли ворот были медные. На Машруме это было похоже на то, как если бы на Земле петли ворот сделали из золота или платины. Хотя - нет - из бриллиантов - такая была цена петель. Такие петли мог позволить себе только большой и очень богатый город, и никто больше. А в остальном - ничего особенного - так я себе и представлял средневековый город - каменная стена, высотой с пятиэтажку, часовые, бдящие возле ворот и на стене, будочка 'дежурного', в воротах, для сбора мзды и осмотра груза, ввозимого в город - всё рутинно, пыльно, скучно. Монеты переходят из рук в руки, стражники скучают и вяло переругиваются, решая, кто пойдёт за водой, а то горло пересохло, затор в проезде с матом и криками - сцепились два торговца, не желавшие уступить друг другу проезд - если заменить всё это автомобилями и одеть людей в земную одежду, то и не отличишь от обычных горожан - хамство, скука и пробки на дорогах. Я даже слегка разочаровался - ожидал увидеть что-то эпическое, эдакое, соответствующее сказочным повествованиям и ролевым играм, а тут какое-то дежавю...

Город, внутри, тоже не представлял ничего особенного - этакий арабский городишко, с налепленными друг к другу плоскокрышными зданиями, разноцветной, грязноватой толпой и сладким запахом помоев, знакомым мне по улицам одного провинциального города, в котором я был в командировке. Там, всего в нескольких кварталах от центра, добрые граждане плескали мочу из вёдер просто на мостовую, под ноги прохожим, и когда наступало лето, вся это жёлто-зелёная жидкость испарялась, создавая неповторимое амбре.

До сих пор, название этого города ассоциируется у меня с мочой и помоями - возникла устойчивая мнемоническая связь. Что-то подобное было и здесь, с тем различием, что на Земле люди экономили на вывозе из выгребных ям, плеская помои на улицу, а тут никаких выгребных ям не было, а все помои текли по канавам сбоку улиц, попадая в конце своего пути в море - благо был уклон в сторону моря и дожди частенько помогали очистить этот город от нечистот.

Во что правда было интересно - это народ на улицах - одетые и раздетые, чистые и грязные, белолицые и чернолицые - кого только не было - сразу верилось, что это громадный по здешним меркам, город-порт, город-рынок.

С замиранием сердца я заметил на улицах города рабынь, которых вели на верёвках, прикреплённых к чему-то вроде собачьих ошейников. Рабыни, обычно, что-то несли за своими хозяевами или хозяйками - как собачки, на поводке. Они были, в основном, обнажены, частично, или совсем - похоже, хозяева не особенно заботились о сохранности чувства собственного достоинства у рабов.

Кстати сказать - мужчины-рабы тут тоже не обременялись одеждой - хорошо, если им давали хотя бы набедренную повязку, а то и того не было. Видно, что степень одетости рабов - суть - вещей, неких одушевлённых механизмов - мало кого заботит и уж совсем не вызывает ни у кого никаких отрицательных или положительных эмоций - ну вообще никаких. Кому интересно - стоит автомобиль в чехле или нет? Вот так никому не интересно - одет раб, или нет. 'Хорошо хоть тут климат такой, что одежда не актуальна' - подумал я.

Для моих спутников картинки города были привычки и не вызывали никакого интереса, только Рила, заметив мой жадный интерес к окружающему, ехидно подмигнула:

- Изображаешь, что никогда такого не видал? Ну ну...старайся, мой принц.

Пройдя через город узкими извилистыми улицами, через два часа мы вышли к порту, конечной цели нашего маршрута.

Порт открылся с высокого спуска, замощённого булыжниками. Я бывал на море - но разве это были моря? Турция - море? Тогда я - балерина! А это - было Море...

Оно сверкало, оно пахло йодом и простиралось до горизонта, широкое, как небо, на котором, как облачка, были разбросаны белые паруса кораблей.

Их было много, кораблей, так много, что я даже не ожидал - их было десятки, сотни, казалось, кораблями было заполненной всё пространство. Я никогда не видел столько парусов, и столько кораблей, стоящих на рейде и у пирсов. Теперь я точно поверил, что это был один из главных портов, если не самый главный порт империи.

Вначале меня охватило благоговейное чувство от вида этого чуда, потом охватило восхищение красотой увиденного, а затем настал момент уныния - как я найду Аргану в этом городе? Как выручу её с одного из этих кораблей, если её увозят? Возможно, она сейчас сидит в вонючем трюме вон того великолепного парусника, распустившего свои белоснежные паруса и несущегося по волнам в открытое море, а может вон на той шхуне, которая идёт вдоль побережья в другую сторону, а может...да мало ли где она может быть!

Я опомнился, сбросил с себя наваждение, наведённое видом сверкающего морского покоя, и кинулся по улице вниз, следом за повозкой Рагуна, уходящей к порту.

Загар весело громыхал копытами по булыжнику мостовой - ему было легко тащить повозку вниз, приходилось сдерживать его и подстраховывать от того, чтобы не укатиться вниз и не вынести вход на портовую территорию.

Въезд в порт тоже был платным - по три монеты с человека, и десять с загара. Покрасневший от лихорадки купец, блестя больными глазами, нецензурно ругался, под хихиканье своих шальных дочек, заявивших, что очень благодарны папе за новые слова, которые они узнали - они их обязательно возьмут на вооружение.

Купцу же было не до смеха - его трясло, кидало то в холод, то в жар, и держался он только на своей воле, оказавшейся железной. Я даже выговорил его дочкам за то, что они так легкомысленно относятся к отцу и к его болезни - вместо того, чтобы поддерживать его и заботиться о нём.