Максим Далин - Лестница из терновника-3. Прогрессоры

Я отхлёбываю и погружаюсь в сплошной экстаз. У Ильи — великолепная кофеварка. Но вообще — пижон он несчастный. И — мне очень интересно, но не нравится, что он общается с аборигеном, как с домашним питомцем… Или — как с лабораторным животным? Или — тут хуже?

— Вот смотри, — Илья, между тем, показывает другой череп. Изрядно других очертаний, чудесный череп нги, похожий на человеческий, рассчитанный на крупный мозг, с челюстями цивилизованного существа, не рассчитанными на разгрызание костей и откусывание кусков тела от ближних своих. Череп юного существа, если судить по зубам и едва заросшим швам. — Эволюционный скачок налицо, но и преемственность очевидна. Вот — челюсти лёгонькие, взгляни ещё на скуловые кости, на лицевой угол… теперь у нас мечта посмотреть на переходные степени…

— А это чей череп? — спрашиваю я. — Ведь не из раскопа же?

— Да нет, конечно. Череп Кирькин. Я же его сканировал вдоль и поперёк, когда мы делали ему пластику. Да и вообще, биологической миссии его местные боги послали, оба-два, — говорит Илья со светлой улыбкой. — Лянчинский Творец и Отец-Мать, бог-гермафродит нори-оки. Кирька в обоих верит.

Кирри задумчиво проводит пальцем по темени макета собственного черепа. Илья смотрит на него нежно.

— Нгишечки — прелесть, — говорит он. — Умнички. Кто бы мог подумать, что зайка из кочевого племени, ну буквально архаичный строй, считай — каменный век, за три с небольшим года станет моим лаборантом фактически?! И смотреть на него — одно удовольствие. Ну картинка же. Недаром на него лянчинцы глаз положили — это его лянчинцы просветили, что он хорошенький.

— Удивительно, как ты его ещё насмерть не загладил, — говорю я. — Он же — парень всё-таки…

— Этнограф, — ухмыляется Илья снисходительно. — Все нгишечки — девочки.

Я в ауте. Чуть не выплёскиваю на себя остатки кофейной гущи.

— Гхм… прости. Это — как?! Новое дело.

— Коля, пойдём в лабораторию, я тебе покажу, как они устроены на самом деле. За кофейком. И вообще — безобразие, что вам этого не объясняют на пальцах. Ксенопсихология, этнография… Господи, прости!

— Не трудись, — говорю я. — Я знаю физиологию нги в общих чертах, а сейчас смотреть на них в разрезе нет настроения.

— Вот же… Мы, значицца, брезгливые, да? Чувствительные? Надо бы тебе показать в тонких частностях… ну да Бог с тобой. Слушай сюда, — Илья наливает ещё кофе, вальяжно разваливается на диване — и Кирька немедленно устраивается рядом. Илья берёт его ногу, снимает кроссовку, показывает мне маленькую ступню — узкую, действительно похожую на девичью в лапищах землянина. — Внешние отличия тебе видны? Кроме зубов — крайняя эластичность соединительной ткани, крайняя, — и тянет носок Кирьки сперва вперёд, потом назад.

Душераздирающее зрелище. Кирька мог бы стоять на пуантах, не напрягаясь, но куда невероятней — его способность вывернуть стопу вперёд под невероятным углом, почти касаясь кончиками пальцев лодыжки. Кирька жмурится и морщит нос.

— Ты ему ногу не сломай! — вырывается у меня само собой. Я знаю, что нги-унг-лянцы гибче людей на порядок, но смотреть всё равно жутковато.

— Да брось! — смеётся Илья и отпускает ногу Кирьки. Тот немедленно натягивает кроссовку и принимается её шнуровать. — Гуттаперчевый мальчик. Каучук, а не соединительная ткань. Везде, на всём теле такая, а в этом возрасте — особенно. Я его могу согнуть в колечко — поэтому в местном цирке, говорят, номер «женщина-змея» не в чести… За счёт этой особенности у них и таз раздвигается. Конструкция на эластичных шарнирах. Меняться неприятно, конечно — но в пределах нормы, понимаешь, к чему клоню?

— Пока не очень.

— Создание тела женщины — столбовая дорога эволюции, — говорит Илья, подняв палец. — А всё остальное — надстройки, декор, гормональные стимулы. Нги до третьего месяца беременности формируется как девочка, а уж потом часть гениталий отводится на всякие сражения и приключения. Пенис с мошонкой — для любого нги предметы вторичные и жизненно не необходимые. Могут быть идеально развиты. Могут быть неидеально развиты. Могут быть вообще недоразвиты. Это в будущей жизни нгишечке не помешает. Фактически любой из них сформирован полноценной женщиной со всей встроенной системой необходимых инстинктов, которые только дремлют до поры — до времени. Их альфы-доминанты с высоким уровнем гормонов рвутся в бой и имеют стимул победить. Беты-гаммы — играют в поединок, как в лотерею. А омеги… они не избегают боя, их же тоже влечёт инстинкт, но они имеют, скорее, стимул проиграть. Обрести собственный абсолют через трансформ…

— Погоди, погоди, — пытаюсь я вставить слово, но Илья уже завёлся.

— Я понимаю, что вам, дилетантам, при виде их обрезания хочется вопить: «Кастрация! Кастрация!» — продолжает он с видом профессора на кафедре. — Ага. Уже. Кастрировать нги — это надо сильно умудриться. Полостная операция требуется, невозможная при их уровне медицины. Обрезание их — это определение естественного пола, понимаешь? Они не воспринимают это, как земляне — кастрацию! Ух, сколько я слышал воплей идиотов о «нестерпимой психической травме» у нгишечек, которые стали «условными девочками»! Травма… Физическая травма — бывает разного уровня, в зависимости от драйва, от гормонального всплеска: бывает, как при дефлорации, бывает, как при родах. Но «нестерпимая психическая травма» — точно в том же диапазоне, понимаешь?!

— Земная девочка во время дефлорации может быть совершенно счастлива, а может быть жестоко травмирована, в том числе и психически — если это, скажем, делает насильник. Ты об этом?

— Вот! Вот именно! — Илья энергично кивает. Кирри с любопытством слушает, облокотясь на его колени. — Нгишечка может быть совершенно счастлива, если после поединка с сильным гормональным выбросом её обрезает сильный партнёр. У них вот тут, — Илья показывает пальцем точку на голове Кирьки, в паре сантиметров от макушки, — есть любопытный центр, возбуждающийся во время поединка и выделяющий стимулирующий гормон и очень своеобразное вещество. Своего рода естественное обезболивающее. И наша лапочка может испытать полноценный оргазм непосредственно после обрезания — если поединок возбудил это местечко. А может сильно страдать, если её не разогрели, резанули по-живому. Конечно, в последнем случае и процесс трансформа идёт медленно и мучительно — настоящей гормональной поддержки-то нет.

— Да не торопись ты… а никудышники?

Илья вздыхает.

— Нормальное человеческое изуверство. Природа подсказывает нам: после обрезания должно последовать спаривание, иначе — зачем обрезали? А люди отсекают бедолаге все возможности, это — своего рода блокирование негодного генетического материала. Негодяй — ну, скажем, с точки зрения общества или с точки зрения конкретного индивидуума, размножаться не должен. Но и твой никудышник — не кастрат, ни физически, ни психически. Он, с некоторой долей приблизительности, может быть уподоблен женщине, которая не может родить и испытывает трудности интимного плана. Вроде вагинизма. Конечно, операция часто вызывает застой везде и не добавляет привлекательности… Но — человеческое общество, что поделаешь. В разы терпимее, чем земное, кстати.