Андрэ Нортон - Знак кота

Я попробовал высвободить посох, подпиравший мою импровизированную палатку, и почувствовал, как песок сползает, двигаться стало легче, и я поспешил выбраться наружу из расщелины, которая могла стать и моей могилой.

Снаружи царила ночь. Ни предвещающих бурю облаков, ни песчаных вихрей. Звёзды сияли, как хорошо начищенные лампы. Я с трудом распрямил затёкшие ноги, встал и огляделся. Провёл рукой по лицу, чтобы стряхнуть прилипшие комья песка, и кожа тут же загорелась, словно обожжённая.

Пруд с водорослями! Там не только пища или влага, в которой так нуждалось моё тело, там могут расти ещё и лечебные водоросли.

И именно тогда я почувствовал присутствие поблизости другого, почувствовал, что я здесь не один. Осмотревшись, я не заметил ничего, только скалы. Ручейки песка, заполнявшего каждое углубление, стекали вниз через край, в котловину, как струйки воды. Я в жизни не видел текущей воды, и мне с трудом верилось, что такое чудо вообще может существовать, хотя, говорят, в Вапале есть такие места.

Я обладаю особым даром, который я очень ценил, хотя он и не производил на моего отца никакого впечатления, — даром чувствовать, что кто-то находится в беде. Именно это ощущение и потянуло меня тогда в сторону, неуверенно направляя не вниз, к пруду, куда так стремилось моё тело, а вдоль края котловины.

В послании преобладала боль, настолько сильная, что я забыл о своей горящей коже. Боль и тень страха.

И я заковылял вперёд, опираясь на посох, стараясь обходить стороной заполненные пылью ямки, которые могут стоить неосторожному сломанной ноги. Но вскоре остановился: слишком явственно почувствовался новый запах. Мускусный запах песчаного кота, смешанный с запахом крови и начинающегося разложения… Раненое животное? Но как оно смогло пережить песчаную бурю? И потом, песчаный кот…

Рассказы об их яростном нраве и хитроумии составляли неотъемлемую часть наших легенд, и любой, кто в честном поединке убил кота, пользовался всеобщим уважением. Все наши предания говорили, что мирно жить с ними невозможно.

Но я отчётливо слышал его боль. Если животное тяжело ранено и страдает — не лучше ли было избавить его от этих мучений? Мне уже приходилось добивать моих истерзанных крысами яков. Нельзя обрекать живую тварь на мучительно долгое погружение в смерть.

Я уже дошёл до самого конца котловины, в которой лежал пруд. Запах кота становился всё сильнее, но я по-прежнему не видел никаких следов животного. Неожиданное, низкое рычание… Я обернулся и увидел тёмный проём в скале.

И я заглянул туда, выставив перед собой посох, крепко сжимая его обеими руками, готовый отразить неожиданный прыжок. И заговорил, даже не отдавая себе отчета, словно моими губами управлял неизвестный мне до сих пор инстинкт.

— Я пришёл с миром, о Могучий… С миром… — потом негромко стал напевать, убаюкивать, как делал это всегда, ухаживая за раненой скотиной; я давно понял, что так они меня меньше боятся.

Какое-то движение в темноте… Слабое сияние от заполненных песком углублений помогло мне разглядеть — да, в пещерке лежало мохнатое тело. Ужасно пахло гноящейся раной. Боль… опасность, презрение…

Я попытался совладать с собственными мыслями, подавить врожденный страх перед песчаными котами и опустился на колени у входа в пещеру.

— О Великий, я пришёл помочь… — и вдруг, стоило мне чуть склониться вперёд, как из складок перепачканной песком дорожной рубахи выпал медальон. Он весь светился, и этот свет был куда сильнее, чем сияние песка. Я испугался и осторожно коснулся его рукой, но он ничуть не нагрелся, как могла бы нагреться горящая лампа, он просто светился.

А нараставшее рычание из тёмной выемки умолкло. Я всё ещё слышал боль, но теперь появилось и что-то ещё, чего я не мог понять. Я только знал, что если вползу туда, мне не понадобятся ни мой посох, ни нож, висящий на поясе. Потому я отложил посох в сторону и медленно двинулся вперед.

И встретил взгляд двух больших золотистых глаз.

— О Великий… — нерешительно повторил я и почувствовал новый запах — запах крысы, — а рука моя наткнулась на хорошо обглоданную кость. Медальон засиял ещё ярче, и я увидел, что передо мной самец, с искалеченной передней лапой, распухшей и испускающей запах разложения. Может быть, было уже слишком поздно предлагать ему иную помощь, кроме быстрой смерти, но я мог попробовать и — что-то глубоко внутри говорило мне это — должен был попробовать.

Тот вид водорослей, которым я думал исцелить мою ободранную песком кожу, — может быть, он сможет и из раны вытянуть заразу? По крайней мере, я напою животное водой и хоть немного облегчу его муки.

— О Великий… я принесу то, что снимает боль… — теперь я говорил с ним, как с раненым котти. Если раньше мы оба боялись друг друга, то теперь этот страх уменьшался.

Спускаться к пруду с водорослями было тяжело. К тому времени, как я достиг берега, мои руки горели, словно обожжённые. Тут я в первый раз вспомнил о крысах, отогнанных прочь приближающимся штормом. Прислушался, несколько раз втянул воздух. Ни следа, ни запаха крыс. Шагнув к озерцу, я по локоть погрузил руки в густые заросли водорослей. В таком слабом свете я не мог отличить один вид от другого по цвету, поэтому просто сгрёб в охапку всё, что попалось в руки, и с этой охапкой вскарабкался к пещере.

Раненый зверь, должно быть, унюхал, что я несу, он только один раз рыкнул, а потом успокоился. Я осторожно выжал влагу из нескольких пригоршней на камень, откуда он мог её слизать, а потом занялся его раной.

К моему облегчению, в свете медальона, который снова услужливо засиял, я разглядел всего одну рану. Мягкими движениями, снова тихо напевая, стараясь показать, что не причиню зла, я растёр ещё одну пригоршню в кашицу и со всей осторожностью, чтобы не причинить боли неловким прикосновением, стал смазывать рану.

Лапа дёрнулась, показались жутко острые когти. Зверь поднял голову, оторвавшись от камня, откуда он слизывал остатки водорослей, и снова уставился на меня круглыми немигающими глазами. Я не позволил себе испугаться и проворно, как мог, довёл дело до конца. Затем, скрестив ноги, уселся неподалёку и с жадностью набросился на оставшиеся водоросли. Они горчили, но я был уверен, что это тот самый сорт, что рос у нас дома, а влага, которую они несли телу, исцеляла не хуже, чем приложенные к коже листья. К счастью, крысы ещё не отравили и не изгадили этот подарок судьбы.

Остатки водорослей доел песчаный кот. Здоровой лапой он потянул к себе обглоданную кость, и я понял, что одной травки ему мало, но сушеного мяса у меня не было, а отправляться на охоту за крысами я был ещё не готов. Хотя не сомневался — когда-то придётся заняться и этим.