Андрэ Нортон - Знак кота

— Укротителю! — он прищёлкнул языком и хлопнул в ладоши, как ребёнок, смеющийся какой-нибудь шутке. — Да, ты будешь ещё тем укротителем, таких укротителей как ты, надо будет ещё поискать!

Затем он неожиданно сменил тему.

— Император болен. Незадолго до тебя сюда заглянул купеческий караван. Они сбились с пути во время бури. Они принесли с собой новости… много новостей. Когда Император умрёт… состоится избрание…

Настала моя очередь смеяться.

— О Древний, если ты намекаешь, что я должен принять участие в испытаниях, скверного же ты мнения о моём рассудке. В своём Доме я самый ничтожный, я был таким плохим сыном, что мой отец вряд ли станет горевать, если я вообще не вернусь. Я не боец и не гожусь для геройских деяний, о которых любят вспоминать барды. Я слеплен из другой глины, и это меня вполне устраивает.

Я поднялся и отправился присматривать за стадом, чтобы в темноте не подобрались крысы. И улыбнулся на ходу, представив себе физиономию моего брата, если бы он увидел меня среди кандидатов на Имперские испытания.

Я никак не мог заставить себя покинуть старика. Когда я напрямик спрашивал его, не сможет ли позаботиться о нем кто-нибудь из его Дома, он отмалчивался, а иногда просто вставал и уходил или закрывал глаза, притворяясь, что неожиданно задремал, как это бывает у пожилых.

Обо всём остальном он разговаривал охотно и чем дальше, тем больше. Песчаный кот всё больше беспокоился. По обычаям своего народа он не мог вернуться на остров, где был рождён, и ему не терпелось идти дальше в поисках собственной охотничьей территории.

Он часто устраивался где-нибудь в тени, иногда даже ре замечаемый нами, слушал и, кажется, понимал многое из того, что рассказывал Кинрр. Но больше всего, по-моему, его привлекало пение барда, его игра на кифонге.

Конечно, я не претендовал на место барда у ног главы какого-нибудь Дома, но я научился играть лучше, чем большинство тех, кого я слышал, и это не хвастовство. Все мы, живущие во Внешних Землях, любим музыку — от раскатов сторожевых барабанов, предвещающих наступление бури, до тихих колыбельных, которыми успокаивают капризного ребёнка; музыка окружает нас с самого рождения. Я сам назубок знал с полсотни песен, начиная от родословного древа, которое обязан был выучить каждый член Дома, и кончая непременными считалочками.

Но то, что я знал, оказалось лишь малой толикой по сравнению с песенным богатством Кинрра, и я перенял у него многое, хотя песни-загадки казались мне всё такими же бессмысленными — а может быть, и в самом деле были бессмысленными.

Иногда я экспериментировал с кифонгом, подбирая аккорд за аккордом, старался сыграть песни котов, которые запомнил во время того праздника. Заслышав мои упражнения, Кинрр качал головой и закрывал глаза, но его пальцы продолжали отстукивать размер, без труда справляясь с ритмом мелодий, которые я пытался воссоздать.

— Да-а-а-а-а, — сказал он однажды утром, — так вот что кроется за Плачем Ласре. Слушай.

Он проткнул руку за инструментом и начал перебирать струны, сначала нерешительно, потом всё с большей уверенностью, сплетая звуки в осмысленную мелодию.

— А что такое Плач Ласре? — спросил я, когда он закончил играть и перевёл взгляд на камни за моей спиной, окрашенные в плавно перетекающие друг в друга цвета.

— Это сказка, — он резко выпрямился и стал заворачивать кифонг в шёлковую ткань. Сам Кинрр мог ходить в обносках, но свой любимый инструмент он хорошо берёг.

— Сказка… — снова повторил он, словно убеждая себя в этом. — С древних времён осталось много сказок, мальчик мой. Почти всё ерунда. Говорят, что тогда встречались люди, владеющие знанием, теперь уже навсегда позабытым. Что были времена тьмы, страшнее и темнее любой ночи. И тогда некий Ласре отправился к самому сердцу тьмы и пел там. И Дух всей земли и всего, что обитало на земле, снизошёл к нему, и он сорвал покрывало тьмы. И наступило время, когда все живущие на земле были братьями — точно так же, как ты зовёшь братом эту твою зверюгу. Кстати, что будет с ним, когда вы пойдёте дальше? За котами охотятся и где ни найдут, убивают.

Меня тоже беспокоила эта мысль. Если я доберусь до караванной тропы и пойду в Вапалу, вряд ли Мурри сможет идти со мной. Он послужит мишенью для любого стражника, который его заметит.

Я всё ещё размышлял над этим, когда возвратилось стадо яков. Они кормились то у озера, на берегу которого стояла хижина Кинрра, то у другого озера, лежавшего у подножия неприступной каменной гряды. Одного телёнка не хватало, его матка плелась позади, протяжно и жалобно мыча, то и дело оглядываясь.

Я вскочил, посох сам собой оказался у меня в руке, подхватил сумку с камнями и пращу. Хотя только-только наступило утро, камни уже нагрелись. Я свистнул Мурри, и он выскочил из-за скалы, готовый к бою. Несмотря на то, что на голых камнях не оставалось следов, я знал, что узкая тропа, по которой ходило стадо, была здесь единственной. Далеко идти не пришлось — часть узкой тропы обрушилась и путь нам преградила пропасть.

Из расщелины не доносилось ни звука. Я подполз к самому краю и заглянул вниз. Потом, обвязавшись верёвкой и привязав другой конец к выступу скалы, начал осторожно спускаться.

Не успел я ступить на дно расщелины, как раздался дикий визг. Земля вокруг полузасыпанного телёнка вспучилась и наружу посыпались крысята. Они бросились на свою жертву, увязая зубами в длинной шерсти, стараясь дорваться до долгожданного мяса. Я попал в ловушку — судя по всему, крысиная матка устроила где-то рядом под землёй своё гнездо, и теперь её оголтелое потомство бросалось на всё, чем можно было поживиться.

Сверху донёсся рык Мурри. Он готов был броситься в бой, но я крикнул, чтобы он не лез. В этом узком, полузасыпанном обвалом пространстве ему нелегко было бы развернуться, мы бы только мешали друг другу.

Я попятился к стене расщелины и взмахнул посохом. К счастью, теснота мешала и крысятам, но ко мне уже подбиралась, расталкивая деток, крыса-мамаша.

Хорошо рассчитанный удар посохом опрокинул её, и Двое крысят тут же впились ей в глотку. Тут я почувствовал, как дёрнулась обвязанная вокруг пояса верёвка, Но не решился лезть наверх, чтобы не подставлять спину остаткам стаи.

Раздался новый крик, и сверху, между мной и крысятами, ударил камень. Второй камень был нацелен не так тщательно, он чуть не попал в меня самого, но я понял что помощь близка.

Я последний раз ударил посохом, засунул его за пояс и полез наверх. Подъём давался нелегко. Мне было за что ухватиться, но выдержат ли эти трещины и выступы вес моего тела? А стоило сорваться, как падение неминуемо привело бы прямо в самую гущу этих тварей.