Рассел Малкахи - Горец _ Чужие _ Чернокнижник (сборник)

На пианино, к которому, наверное, ничьи руки не дотрагивались десятки лет, Луиза обнаружила еще одну фотографию, стерла пыль. На неё смотрела молодая симпатичная девушка в платье, знакомом Луизе по фотографиям её матери в семейном альбоме.

Террористка — так, смеясь в душе, теперь называла себя Луиза — взяла в руки старую пожелтевшую тетрадь и открыла первую страницу: «Розмарин, декабрь 1958». Она не спеша переворачивала листы, исписанные крупным размашистым почерком. Это был дневник, дневник влюбленного человека. Луиза прочитала несколько фраз и захлопнула тетрадь. «К мертвым не ревнуют, — почему-то подумала женщина и опустилась на диван. — Господи, я люблю этого человека! А кто он? Сможем ли мы быть счастливы?» Трудноразрешимые вопросы возникали один за другим.

Последние пятнадцать лет Корпорация проявляла невиданную заботу о своих кадрах. Руководство ввело градацию работ по степени вредности, каждого обласкав льготами и привилегиями. Наладчики, мастера, реакторщики — технари и обслуга — сильно удивились, узнав, что их работу посчитали легкой и спокойной. Никогда не поймешь, что думает это начальство. Хотя жаловаться, в принципе, не на что. Жалование увеличили, отпуска продлили, на работу и домой всех стали отвозить спецавтобусы Корпорации, заказы на дом доставляют в шикарных упаковках. Что еще нужно для счастья? — Заикнулись некоторые о культурной жизни — пожалуйста! Руководство построило собственные театры, дискотеки видеозалы.

Теперь на улицах лишь изредка можно было увидеть форменную тужурку с черным кружком на рукаве. У «них» всё свое, в слизь серых улиц этих красавчиков не загонишь. Озлобление города стало изливаться телефонными звонками — в трубках звучали угрозы и брань. Руководство Корпорации организовало свою телефонную сеть — «на случай экстренной ситуации на реакторе», и жизнь Корпорации полностью исчезла под плотным колпаком секретности.

Самой вредной, забирающей много нервной энергии руководство признало работу на пультах управления и слежения. Льготы работникам контроля вызывали зависть даже у руководителей иных служб. «Пультовики» получали при приеме на работу новые громадные квартиры, от которых до места дежурства — не более шестисот метров. К их услугам были целые комплексы бассейнов, саун, игровых залов. Они вели особую жизнь, автономную даже в рамках Корпорации. Бывало, кастовых служащих контроля и управления годами не видели их старые друзья. Причем блага были пожизненные — после выхода на пенсию «пультовики» сохраняли квартиры и привилегии, продолжая жить за двухметровой высоты охраняемым забором.

Мак-Левуд на вахте предъявил персональную бессрочную карточку входа на объект. Электронный контролер проглотил визитку, прогудел фотоэлементами, разглядывая пришедшего. Мигнул зеленым: проходи. Карточку контролер не отдал, как в былые годы, оставил у себя.

«Да, порядки стали строже», — подумал Мак-Левуд, направляясь к комплексу жилых и служебных помещений руководящего персонала Корпорации. Он не был здесь давно, но хорошо помнил, как при встрече, лет пять назад, Алан зазывал его в гости, расписывая предоставленные ему шикарные апартаменты: «Так, пройдешь красные ворота, поворачивай направо и дуй до самого конца. Там на лифт и вверх, шестой уровень, сразу направо — и ты у меня дома! В двери можешь не стучать, на твой приход они настроены».

Мак-Левуд запоздало упрекнул себя: мог ведь заехать, плюнуть на свою ностальгию. Посидели бы вдвоем, по-стариковски. Сколько им еще оставалось, могли вообще не свидеться…

Пустынность коридоров и переходов удивляла. Раньше, при Неймане, здесь было куда многолюднее. А чтобы в лифте одному ехать — такого вообще не могло прежде случиться. Спешащие с этажа на этаж очкарики с папками и дипломатами выстраивали небольшие очереди к шахтам. Тут же вспыхивали яростные споры, иногда до потасовок дело не доходило лишь оттого, что одного оппонента лифт уносил вверх, а другой оставался внизу и еще долго жестикулировал и сыпал формулами вдогонку, стоя перед захлопнувшейся предохранительной створкой, отсчитывающей норму загрузки кабины.

Сегодня малолюдность комплекса была на руку Мак-Левуду. Он не хотел, чтобы кто-либо видел его. У двери Алана с шикарной золотой табличкой Конор остановился и прислушался, потом утопил кнопку звонка. Как он и предполагал, звонок не работал. Алан остался верен своим привычкам. Конор усмехнулся. Он мог теперь пойти в заклад на любую сумму: конечно, в прихожей царит бардак — вечный спутник Алана; конечно, рабочеё место великого физика — кухня, где хозяин квартиры и колдует сейчас над своим кофе. Помнится, Алан сам как-то шутливо сформулировал свое кредо: «Звонок в квартире ломай сразу же, как заселился, — пусть чужие не ходят. Кофе пей крепкий, от всех жизненных неурядиц прячься на кухне, а уборку предоставь врагу».

Стучать Мак-Левуд не стал, воспользовался разрешением гостеприимного хозяина. Он встал в луч глазка дешифратора — и дверь со слабым писком мягко отошла в сторону. В прихожей царил беспорядок. Впрочем, это был даже не привычный Алановский бардак, а настоящий супербардак, хаос. На кухне действительно что-то шипело и булькало, и ароматный запах кофе щекотал в носу.

Дверь бесшумно закрылась, в прихожей стало темно. Мак-Левуд осторожно двинулся на полоску света, выбивавшуюся в полуоткрытую кухонную дверь. Без приключений одолев в темноте настоящую полосу препятствии, в которую Алан превратил свой коридор, Мак-Левуд с любопытством заглянул в полумрак, с трудом разгоняемый индикаторами кухонных комбайнов и рабочих компьютеров да синеватым пламенем газовой горелки. У примуса колдовал сгорбившийся, поседевший и погрузневший, но такой же ворчливый Алан.

— Настоящего кофе больше не осталось. Какая-то дрянь и бурда.

Конор улыбнулся, толкнул дверь:

— А ты всё тот же.

Резко обернувшись, старый физик застыл на месте. Стаканчик в его руках, наверняка, был с горячим кофе. Алан поставил его на первый подвернувшийся дисплей и подул на пальцы. Потом, всмотревшись в темноту, радостно воскликнул:

— Конор!

— Черт побери, Алан!

Они пожали друг другу руки и обнялись. Не рассчитав силы, Мак-Левуд крепко прижал друга к груди. Раньше они любили вот так испытывать «железность» своих объятий. Алан удивленно крякнул, покачал головой. Объятия Мак-Левуда, пожалуй, стали чересчур крепкими.

— Где ты был? Сколько лет прошло?

— Где я только не был…

Услышав молодой и энергичный голос Конора, Алан отпрянул. Мак-Левуд вспомнил, что старый физик год назад звонил ему, поздравлял с днем рождения. У Горца как раз начались тогда проблемы со связками, и, конечно, Алана должен был удивить контраст между кряхтением столетней развалины в трубке и нынешним сочным рокотом гостя. Алан в растерянности отступил на полшага и потянулся к выключателю настольной лампы. Кружок света затанцевал по столу, потом метнулся к застывшей у окна фигуре Мак-Левуда. Лампа слепила Горца, но Конор понимал, что на месте Алана любой другой человек точно так же застыл бы от удивления, не поверив своим глазам. Горец сам еще не привык до конца к резкому возвращению молодости.