Степан Кайманов - Практическая антимагия

«Пошла прочь! – мысленно приказал я, и она исчезла. – И не высовывайся».

– Скоро? – В голосе тюремщика появился страх.

– Почти готово.

Огни ярко-желтой стайкой кружились вокруг ладони, ожидая моего решения. Я коснулся одного из них указательным пальцем, пощекотал и представил, как сгусток теплого света исчезает. Огонек, кружась вихрем, вытянулся, а затем вкрутился в палец, приняв его форму и подсвечивая изнутри. Издали, да еще при местном освещении, могло, наверное, показаться, что палец горит самым настоящим образом.

Я махнул рукой, отправляя сгустки света обратно под потолок. К «ритуалу» все было готово. Ладонь заметно потеплела, как если бы я держал ее над костром. Блам сидел мышью, и, казалось, даже не дышал. Терпению тюремщика можно было позавидовать. Хотя злоупотреблять им, терпением, не стоило.

По сути, я собирался сделать с его царапинами и ссадинами то, что делают бывалые вояки с ранами, когда прижигают их раскаленным мечом. С той лишь разницей, что вместо куска горячего металла был сияющий янтарем указательный палец.

Избавление от мелких ран сравнимо с работой ювелира. Лично мне всегда было проще сжечь представителя колдовского племени, нежели убрать порезы и ссадины с собственного тела. По слухам, некоторые легендарные знахари – такие, как Дар Святой – даже не касались ран, используя лечение светом. Я от подобного мастерства был далек. Да и никогда не стремился к таким высотам. Лечение, как обычное, так и магическое, – занятие на редкость скучное и утомительное.

Просить Блама немного отогнуть воротник не пришлось. Я лишь склонился над тюремщиком, прикидывая, с какой ссадины начать, и он тут же ухватился за край ворота, оттягивая его до треска ткани. Блам был напряжен так, будто над ним склонился голодный тролль, размышляющий, стоит ли жрать этого старого, костлявого, потного человека или поискать кого-нибудь помясистее да посвежее.

– Расслабься, – посоветовал я, и тюремщик еле заметно кивнул. Совету, конечно, он следовать не собирался. – Шею будет жечь и пощипывать, – на всякий случай предупредил я, покручивая указательным пальцем.

Магия должна разойтись равномерно. Иначе нельзя. В противном случае обжечь чужую кожу – раз плюнуть. Ну может быть, два.

Некоторые царапины были глубокими. Тот, кто их оставил, не стриг ногти несколько месяцев. Будто когтями полоснули. Только бы Блам не дернулся от волнения, его в нем больше, чем магии в колдуне.

Тюремщик не шевельнулся от прикосновения. Я временно прогнал мысли о дочери, постарался также отгородиться от тюремных звуков и сосредоточился на ранах; самого Блама я тоже не видел. Только его длинная шея, царапины на ней и мой указательный палец, пускающий тонкую струйку света, как носик сосуда – вино…

Золотистый ручеек света тек по бороздке царапины ровно, безошибочно повторяя ее изгибы. Лишь вначале я переборщил, затопив светом чуть больше места, чем требовалось. Как говорится, мастерство не пропьешь.

После первой обработанной царапины – теперь на ее месте лежал лишь розовый след – лечение пошло быстрее. Магия разошлась верно, поэтому текла тонким, как иголка, ручейком. На месте ссадин и царапин оставались гладкие розовые полоски, многие из которых таяли на глазах. Все это время Блам молча терпел отнюдь не безболезненное лечение, сидел не шелохнувшись, и бежать подальше от знахаря не собирался, хотя подобные мыслишки определенно порхали в его голове. В общем, держался молодцом. По себе знаю, как сейчас жжет кожу, – будто крапивой хлестнули. Не говоря уже о нестерпимом зуде.

– Ну вот, готово! – Я отступил от него на шаг, любуясь справной работой – гладкой шеей, где угасала краснота. – Можешь оценить.

Тюремщик осторожно коснулся кожи. Первому впечатлению он не поверил, и его грубые пальцы, совсем недавно лежащие на злой плетке, бережно и тщательно принялись ощупывать шею в поисках царапин.

Наконец он, довольный и пораженный до глубины души, расплылся в улыбке, показывая нестройные ряды желтых зубов. Будь на месте тюремщика дворянин, я бы сейчас выслушивал изысканные слова благодарности.

– Ну-у-у, – протянул Блам, медленно разводя руками, – с меня причитается.

С его стороны то была наивысшая похвала, какую он мог произнести. Нечто похожее я услышал, когда загнал огонек в его ручной фонарь вместо масла. Тогда, помнится, тюремщик накормил меня до отвала. Что он предложит теперь?

Блам повертел головой до хруста шейных позвонков. На миг замер, словно прислушиваясь к тюремным звукам, и вдруг хлопнул себя в лоб ладонью.

– Ой, горшок дырявый, – проворчал он, выдергивая края рубахи из штанов. – Я ж к тебе по делу шел.

Неужто «дырявый горшок» забыл сообщить о королевском гонце?

Нет, рано я радовался. Блам посетил меня совсем по иной причине. Если, конечно, королю не взбрело в голову писать приказы об освобождении в виде книг в кожаном переплете, страниц эдак на сто. А именно такая книжица мокла под рубахой потного тюремщика, прижатая толстым ремнем к животу.

Он бережно отер ее рукавом и протянул мне.

– Вот, – сказал он возбужденно и добавил с гордостью: – Мой старшой написал.

Книгу я взял, не отказывать же тюремщику. Но открывать опасался. Неизвестно, что скрывалось под обложкой. Помимо черных закорючек букв там вполне могло томиться смертельное заклинание; откроешь такую – и не доживешь до освобождения. Бламу-то я доверял. А вот его старшего сына в глаза не видел. Вдруг он был магом, который жаждал моей гибели. Или простолюдином, нанятым моими недоброжелателями.

– И что мне с ней делать? – спросил я, прощупывая ее на наличие магии. Той вроде бы не было. Но отсутствие заклинания совсем не гарантировало безопасного чтения. Страницы можно пропитать ядом без запаха и цвета.

– Так это… – слова вязли у тюремщика на языке, – показать кому-нибудь из… – Он стрельнул глазами в потолок.

– Из небожителей, что ли? – пошутил я, понимая, на кого в действительности указывал внезапно помрачневший тюремщик. Предложение выглядело, мягко сказать, странным. Нет, Блам умишком небогат, но не настолько, чтобы не понимать, где я нахожусь. – Понял, понял, – успокоил его я. – А зачем?

– Так он у меня писарем хочет стать. Старшой-то. А я в этом, – тюремщик кивнул на книжку, – как в колдовстве.

Конечно, как в колдовстве. Чтобы в этом понимать, надо хотя бы уметь читать.

– Ты понимаешь, что я гнию в твоей тюрьме? – прямо спросил я. – Или опять о чем-то запамятовал?

Он запамятовал. Но в этот раз не стал обзывать себя «горшком дырявым», ограничившись легким шлепком по лбу.

– Вчера вечером почтарь прилетел. С сообщением. От короля, – сказал тюремщик. – Мол, завтра встречайте гонца. То есть, получается, сегодня.