Алексей Глушановский - ЦЕНА ИМПЕРИИ

Ещё долго потом по ночам вспоминал я её дрожащее горячее тело, хрупкую спину, острые, как у ребёнка, локти, льнущую к ласкам голову. Я не воспользовался тогда её слабостью, хоть несчастная и была послушной глиной. Всё, что угодно. Но я гладил её волосы, успокаивал и шептал на ушко слова нежности, целовал висок, как целуют ребёнка, прощая провинности. А когда она стихла и, лишь время от времени всхлипывая, принялась есть с моих рук предложенный персик, я испытал ни с чем не сравнимое чувство облегчения. С ней рядом я чувствовал себя сильным, могущественным. Я был её опорой, её защитником.

– Давай сыграем в шахматы на вчерашнюю плату.

– У меня нет таких денег, чтобы поставить заклад.

– Я тебе одолжу.

– Я проиграю, и буду должна тебе вдвойне! Нет, нет!

– А если я проиграю?

– Ты когда-нибудь встречал священника, плохо играющего в шахматы? Если я выиграю, то это будет значить, что ты поддался, и ты согрешишь, а тогда получается, что согрешу и я, подвигнув тебя на грех.

– У меня идея, – заметил я, как она, стараясь быть незаметной, стирает с себя пыль. – Давай сыграем на ванну. Если ты выиграешь, то примешь ванну.

Она внимательно посмотрела мне в глаза и сказала:

– Хорошо, но если я проиграю, то приму ванну при тебе.

Как я мог ей отказать?

С тех пор, как все и ожидали, цыганка исчезла с улиц Мадрида, зато внезапное появление блистательной графини ЭнолиЄ эль Тахо порадовало весь двор. Благородная девица прибыла в столицу, чтобы лично подыскать себе гнёздышко, а так как вдобавок юная сердцеедка была очень набожной, то большую часть времени проводила у меня (к величайшей зависти остальных). Про появление же в Мадриде ловкого гибкого слуги, открывающего все двери и замки, лёгкого и бесшумного, как тень, тёмной лошадки господина инквизитора, знали не многие, но даже те не догадывались, что этот предвестник беды и красавица-графиня – одно лицо.

Моя жизнь была не только постоянный поиск грешников, но и постоянное напряжение, поиски путей, как держать врагов на поводке, не давать им повода и слабинки. Помня участь прошлой главы инквизиции, я не строил радужных надежд, что сия чаша может обойти меня, поэтому я старался сделать её путь как можно длинней и ухабистей. В мире волков мог выжить только волк, либо хищник покрупнее. Мне нужны были умные надёжные слуги и союзники, поэтому я не мог так просто отпустить девушку, обыгравшую меня в шахматы (особенно если учесть, что я хотел выиграть).

Если б это были простые честные люди, Тахо ни за что не согласилась бы, но это были бароны, графы и такие же инквизиторы как я. И, конечно же, ни что не сближает так, как общий враг – Эскабар де Вирто, человек, уничтоживший тысячи, единственное существо, которое она ненавидела всем сердцем. Он выжег её семью, надругался над сёстрами. Самой младшей было восемь.

– Я его убью этого растлителя малолетних, убью! Они, видите ли, ему приглянулись! Понравились. Как мог человек до такого дойти?! Как мог такое сделать?! Они до сих пор стоят у меня перед глазами. Всегда весёлые и ласковые, мечтали прожить удивительную жизнь. Когда я вернулась с ярмарки, я уезжала с маминым братом на неделю, этот изверг ещё не успел их сжечь… Я бросилась вперёд, дядя схватил меня сзади и зажал рот, кузены помогли затащить в повозку, чтобы увезти. Они спасали. А я словно взбесилась, кусаясь и царапаясь, рвалась туда, чтобы уничтожить этого ублюдка, втоптать в землю. Трое мужчин едва справились тогда со мной. А когда я успокоилась, руки дяди по локоть были в крови… Я перегрызу горло этому животному и буду смотреть, как он издыхает. Да простит меня Всевышний, но я остановлю его, во что бы то ни стало!

Глядя на неё тогда, мне стало страшно. Воистину, спасая тогда эту тигрицу, родные удлинили жизнь и врагу. Слёзы во время нашей первой встречи были первыми и последними, которые я видел. Насколько она была милосердна с простыми людьми, настолько жестока и беспощадна с врагами.

Почти с самого начала мне бросилось маленькое несоответствие, неуловимое для простого безграмотного смертного, но достаточно отчётливое для людей искушённых во лжи. Тогда в таверне Тахо вела себя как коварная искусительница, знающая себе цену, но в каждом движении чувствовались размеренность и расчёт. А её меткие и точные замечания! Острый язычок не является атрибутом глупца.

Мои подозрения подтвердило и то, что на следующёё утро, безграмотная по её словам цыганочка уже через несколько минут сделала замечание по Библии с позиции знающего человека. Качая девушку на руках, вспомнилась, жившая в её хищном взгляде наблюдательность, так характерная, естественная и уместная для охотника, что ни вызывала никаких подозрений. И тогда голову осенила разгадка, что красавица подобно хамелеону предстаёт пред людьми такой, какой хотят её видеть. А если это и, впрямь, талантливая умная актриса, почему бы не завербовать? Тем более что в случае разочарования прелестницу можно убрать. Но я не ошибся!

Она была уникальна, неподражаема! На что многим требовались годы тренировки и учёбы, ей нужны были секунды. Тахо без труда усвоила придворный этикет, с лёгкостью разгадывала любые шарады и эпиграммы, понимала самые тонкие намёки и свободно изъяснялась на таком же языке. Одев впервые дорогое платье и украшения, она сразу же прошлась передо мной графиней. Так словно никогда и не была простой смертной. Что касается придворных танцев, то их ей не надо было и учить, стоило лишь взглянуть, как танцуют другие, она мгновенно воспроизводила всё без единой ошибки.

Во вторую нашу встречу цыганочка, действительно, обманула меня, она умела читать и писала аккуратным убористым подчерком. Её мать, обедневшая дворянка, вышла замуж по любви за осевшего зажиточного цыгана и постаралась дать детям мало-мальски приличное образование.

Тахо была мягким безобидным котёночком, но возьми её в руки, пригрей, приласкай, прижми к груди – и эта киска с лёгкостью доберётся до горла! За какие-то мгновения из тигрицы, кровавой хищницы или коварной искусительницы она превращалась в невинного ангела, кроткого и безобидного. Ведьма! Не было ни одного сердца, устоявшего перед ней, моя напарница очаровывала даже женщин! Знал бы я, что впоследствии она без стона, оха, слёз и крика вынесет все муки и пытки самого жестокого века, я бы усомнился и в её человеческой сущности! Ни среди ведьм, ни среди людей я не встречал такую!

С каждым днём, с каждой минутой я поражался её гибкому уму, дальновидности, проницательности, природному чутью людей вдобавок к несносному обаянию, которое та изредка шаловливо применяла и на меня. Тахо была моей ученицей, партнёршей и преемницей, гордостью, ферзём на шахматной доске главы инквизиции. А её умение понимать меня с полуслова приводило в восторг.