Ольга Романовская - Лепестки и зеркало

- Что за человек?

- Так, дворянский сынок. Имени не назову, господин соэр: своих не выдаю.

Господин Ульман не возражал: сейчас его не волновали сомнительные развлечения знати.

Разговор вернулся к личности 'хлыща'. Задумавшись, Варрован описал его как: 'чистенького сукина сына'.

- А приметы у него имелись?

- Я приметами не увлекаюсь: себе дороже. Говор правильный, сам богатенький. И всё время морщился, будто я куча дерьма. Но тому, второму, много зелья купил. Больше не появлялся.

- А второй, погибший?

- Хаживал. Любил дурь, шельмец!

Варрован хрипло рассмеялся.

- И всё же напрягите память и вспомните приметы.

- Тордехешец, белая кость... Повыше вас, пополнее меня. Колечко на пальце. Без усов и шрамов.

- Он мог быть врачом?

- Кто ж его знает! Только врач бы не чурался меня: я и во имя добра травки и порошочки продаю. Сколько этими руками жизней спасено!

Господин Ульман поморщился от патетики 'продавца смерти', но вынужден был признать, что в словах того присутствовала доля правды: без наркотических средств невозможно проведение операций, лечение тяжело больных и некоторые виды магической деятельности. Именно поэтому наркоторговцев ещё не упекли за решётку, лишь бдительно следя за распространением товара и пресекая активную деятельность.

Но отпускать Варрована Ульман не собирался. С самодовольной улыбкой, спрятанной маской, он вывел в конце протокола пункты обвинения и холодно зачитал их обвиняемому. Да, не так эффектно, как начальник, у которого наглец и рта бы не раскрыл без команды, но не менее действенно: 'крыса' соблаговолил сотрудничать со следствием. Однако от предварительного тюремного заключения это Варрована не спасло: закон не предусматривал снисхождения для подобных свидетелей.

В дальнейшем 'крысу' тоже не ждала вожделенная свобода: честным верноподданным его не назвали бы даже тёмные маги. Другое дело, что наказания было не столь суровым, чем за сообщничество, и при условии хорошего поведения следующую осень Варрован встретил бы под голубым небом.

Владельца магической лавки допрашивали иначе: вежливо и тактично.

Перепуганный господин Моус и рад был бы помочь, но не знал как.

- Вспомните, кому вы продавали антимагический порошок. Речь не о волшебниках.

- Но ведь их не всегда определишь, - оправдывался господин Моус. - Если они в мантии или с амулетами, накопителями - тогда да, а то ведь обычные люди. Просто необычные предметы покупают.

- И всё же, кто приобретал у вас антимагический порошок? - повторил вопрос следователь, краем глаза взглянув на часы. Дежурство только началось, а уже хотелось расслабиться, снять эту хламиду и пропустить чего-нибудь горячительного в тёплой компании бедняг, по разным причинам так же вынужденных ночевать в Следственном управлении. - Меня интересует период с первого апреля по сегодняшнее число.

Господин Моус задумался и начал загибать пальцы. Двое посетителей - его постоянные клиенты, а третий новый.

- Я ведь вспомнил. Он сразу много купил. Зашёл за пять минут до закрытия, начал путано объяснять, чего хочет... Точно не маг. И всё в тени прятался.

- Молодой или старый?

- Да не старик. Возраст не разобрал, но не моложе двадцати. Он, очевидно, верхом приехал: на ногах сапоги со шпорами. А на руке - печатка.

- Что за печатка?

- Запамятовал. Там, вроде, рептилия какая-то была...

- Может, змея или саламандра? - назвал следователь эмблемы врачей.

Моус пожал плечами и вздохнул: вылетело из памяти.

- Что ещё скажете? - дознаватель радовался скорому окончанию допроса и заметно повеселел.

- О том человеке? Одежду я его запомнил, голос... Если бы ещё раз увидел, узнал бы.

- Значит, вы согласны принять участие в очной ставке?

- Конечно. Если тот человек - убийца, как вы говорите, - это мой долг.

Память господина Моуса извлекла из небытия ещё несколько подробностей: уже знакомую по допросам других свидетелей кожаную сумку через плечо, из которой торчал кончик какого-то свитка, цвет глаз и напряжение в голосе покупателя.

- Благодарю вас, - следователь поставил вожделенную точку в протоколе допроса и протянул его на подпись свидетелю. - Ознакомьтесь и, если с ваших слов записано верно, распишитесь.

Неразборчивая подпись владельца магической лавки украсила лист проштампованной бумаги, и дознаватель поспешил подшить её в дело. Оно разрослось до двух томов: один, только начатый, лежал перед следователем, другой, раздутый, первый, - у господина Ульмана. Но утром оба тома должны были оказаться в кабинете Брагоньера.

- Если что-то вспомните, немедленно сообщите, - прощаясь, напутствовал свидетеля дознаватель. - И из Сатии до суда не уезжайте.

Господин Моус беспрекословно согласился и покинул Следственное управление.

Прохладный воздух позднего августовского вечера пахнул в лицо, стимулируя работу мысли.

Взяв экипаж, Моус всё думал и думал. Лицо покупателя никак не желало обрести чёткие очертания, оставаясь подёрнутым дымкой.

Но ведь было что-то важное, что Моус опустил. Какая-то деталь... И печатка тоже не шла из головы.

Владелец магической лавки раз за разом прокручивал в памяти давний вечер. Он не мог назвать точную дату, но амбарная книга, несомненно, её сохранила. Оставалось только взглянуть и сообщить следователю.

Первым делом, переступив порог дома, господин Моус поспешил справиться со своими записями. Визит пришёлся на май месяц, двадцать пятое число.

Моус замер, рассеянно водя пальцам по книге, и тут на него снизошло озарение: он вспомнил фигуру с печатки! Не в силах дождавшись утра, Моус изложил воспоминания на бумаге и бегом направился к стоянке экипажей.

Увы, ни одного свободного не нашлось!

Расстроенный, Моус вернулся домой. Сон никак не шёл, и он вновь спустился в лавку.

Письмо лежало тут же, на прилавке, готовое пополниться новыми сведениями.

Едва заметно дрогнуло пламя свечи.

'Опять сквозняк!' - подумал Моус и повернулся, чтобы встать и прикрыть дверь в складские помещения. Но вместо этого удивлённо пробормотал:

- А вы как сюда попали? Лавка закрыта, заходите завт...

И тут он испуганно замолчал, попятился, пытаясь нащупать и открыть средний ящик конторки, стоявшей справа, за прилавком. Моус узнал ночного посетителя и понимал, что ничего хорошего его визит не сулит.

Убийца нанёс удар первым, не позволив жертве воспользоваться кинжалом. Крик о помощи потонул в булькающих звуках: вслед за животом, преступник вспорол Моусу горло. Для верности перерезал его от уха до уха, сотворив страшную кровавую улыбку.

Убедившись, что всё прошло тихо, и служанка Моуса, спавшая наверху, не проснулась, убийца выпотрошил ящики конторки, вырвал лист из амбарной книги и тут заметил белевшее на прилавке письмо. Бегло прочитав его, преступник предал бумагу огню. Он знал, что любая магия не способна восстановить пепел, главное, не оставить ни клочка, всё обратить в прах и выбросить в обогревавшую лавку печь.