Геннадий Башунов - Чёрные перчатки

Ров должен был питаться от какого-то источника. Если водонос нёс полные вёдра из подвала, значит, источник подземный, и ров питается от него. А в этом случае...

Велион вошёл в дверь, из которой ему на встречу вышел парень, и действительно увидел колодец. Надо было спешить, вряд ли только один водонос обеспечивал всех коней в замке. Велион подошёл к колодцу и сел на край. У него снова откроется кровотечение. Но это не самая большая проблема, скорее всего он просто задохнётся, не зная, куда плыть в темноте. Или ров и вовсе питается от речки, которая течёт с другой стороны замка, могильщик видел её во время похоронной процессии. Но идти через двор... если сейчас поднимут тревогу... если он и вовсе не найдёт выхода из подвала, и его прищучат здесь...

- Самоубийца... – прошептал Чёрный могильщик и прыгнул в колодец.

Вода была ледяной и пахла нечистотами. Наверное, в этом были виноваты туалеты. Но на то, чтобы поить скот, пойдёт. И уж точно эта вода будет хороша, чтобы утонуть в ней.

Велион не видел ровным счётом ничего, только след от огня факелов падал на воду, но стен колодца видно не было. Интересно, сколько его труп будет отравлять воду? Наверное, недолго, надо всего-то пройти по следу, а потом выловить всплывшее тело баграми. Если охрана замка поторопится, он ещё будет жив. А потом пытки, допросы...

Лучше утонуть.

Могильщик начал плавать по кругу, ощупывая стены колодца. Он наткнулся на дыру довольно быстро, но нырнув в неё, ткнулся лбом в свод. Значит, дыра уходит вниз. Надо плыть немедленно, он слабеет с каждой секундой. Расстегнув пояс, могильщик избавился от меча, и, вдохнув как можно глубже, нырнул.

Он плыл долго, так долго, что тьма превратилась в ад. В глазах замелькали огни, в груди поселилась жуткая боль. Казалось, что воздух в его лёгких вот-вот расшириться и разорвёт могильщику грудь. Проход был ровным, наверное, его выбивали специально, делали колодец, который всё-таки питался от речки, текущей где-то с другой стороны замка. Но об этом могильщик думать себе не позволял.

Было всё хуже. Прошло столетие. Могильщик яростно грёб, но, казалось, он находится на одном месте. Когда он понял, что без воздуха не протянет и секунды, то рванул вверх, но ударился головой о что-то твёрдое. Могильщиком овладела паника, он задёргался, устремляясь вперёд. Ещё одна попытка всплыть, и ещё один удар о потолок. Ему крышка, крышка... Вперёд, только вперёд, дальше... Он во что-то врезался, рванулся, преграда исчезла, и он поплыл дальше, дальше...

«Не могу», - сказал себе Велион и рванул вверх со скоростью, на которую был способен. Удивительно, но его голова ни обо что не ударилась. Может быть, он умер и теперь летит в другой мир? Как раз встретится с зятьком Ульского, Олистером, Валлаем, двумя стражниками и водоносом. Им будет о чём поболтать.

Нет, перед глазами, кажется, замаячил тусклый свет...

С жутким шумом тотенграбер вырвался из воды и задышал, задышал, задышал... В рот попала вода, наверное, от брызг, которые он поднял. Велион закашлялся, но это была мелочь. Он выплыл, он жив, он дышит.

Откашлявшись, Велион поплыл к берегу рва, гадая, когда же ему в спину начнут стрелять с крепостной стены. Но никто не стрелял. На стене горели редкие факелы, кажется, тревогу ещё никто не поднимал. Или дело пока решили замять... плевать на всё. Надо плыть.

Велион выбрался на берег рва и, отдышавшись, побрёл в сторону темнеющего вдали леса. Каждый шаг давался с трудом, но он шёл. И будет идти до тех пор, пока силы совсем не оставят его.

Он ранен, у него нет ни гроша. Даже сапог нет, а верхняя одежда отчего-то болтается лоскутами. Наверняка, скоро за ним объявят охоту. Сейчас он продаст кинжал, а потом...

Могильщик сунул руку за пазуху. Перчатки были на месте. Значит, выживем. Не в первый раз за душой ни гроша.

В груди было пусто. Так, будто это он сегодня умер. Он отомстил и потерял перчатки. Месть не принесла ему облегчения, он перестал думать о справедливости. Ему было плевать на всё, кроме использовавшей его Виллиты. Раньше он считал, что в тот миг, когда умрёт Олистер, у него начнётся новая жизнь, мир расцветёт другими красками, воздух наполнится новым вкусом... Но теперь он понимал, что его новая жизнь кончилась.

Велион тяжело брёл по дороге.

Тишину, царившую вокруг, можно было бы назвать гробовой, если бы не доносящееся откуда-то снизу чавканье. Могильщик пару раз опускал глаза, чтобы увидеть его источник, и, каждый раз понимая, что чавкают его сапоги, месящие грязь дороги, забывал об этом. Его уши были заложены, глаза слезились, горло разрывала боль. Незажившие ещё раны усугубились тяжёлой простудой. Он умирал. И только чавканье сапог в грязи, как во сне...

Но самым поганым было то, что это не сон. Велион, проклятый могильщик, будто бы вырвал те сны в явь и переживал их раз за разом, бесконечно...

В груди что-то будто разорвалось, по лёгким прокатилась волна чего-то тёплого, и тотенграбера скрутил дикий приступ кашля. Это было агонией, исступлением. Велион упал на колени, потом свалился на бок, прямо в грязь, и исходил мокротой, сжимая горло руками и изредка издавая не то стон, не то мычание.

Кашель уходил долго, натужно. Отступив раз, он возвращался и снова терзал лёгкие. Но каждый очередной приступ становился всё слабее и слабее, и, наконец, могильщик затих, распластавшись в грязи. Его тело колотил озноб, перед глазами плыло. Надо было вставать... но он не мог.

Велион лежал долго. Ему было холодно, жутко холодно, но этот холод не усыплял, как это обычно бывает, наоборот, становилось только хуже. Чёрный могильщик тяжело опёрся на руки и попробовал встать, но у него не вышло. Тяжело дыша, он напрягал тело, порываясь подняться, но оно напрочь отказалось слушаться.

«Вперёд... встать...идти...», - тупо приказывал себе тотенграбер, но толку не было. А потом пришла мысль: «Зачем?».

Зачем? Месть свершилась. Жить больше не за чем.

Зачем? Он потерял перчатки. Жить больше не за чем.

Жизнь кончена.

Ну, на хрена, ему шагать дальше? Цепляться за жизнь зубами, голодая, изматывая себя длинными переходами, а всё только для того, чтобы сложить голову в одном из череды грядущих могильников? Разве не лучше было умереть?..

Счастливым? Ведь так он хотел сказать? Знать, что потерял то, ради чего нужно жить ради мести? Как он мог быть счастлив, зная, что уходя – а он ушёл бы рано или поздно, пусть и не при помощи Олистера, в котором неожиданно проснулись родственные чувства. Разве можно испытывать чувство счастья, понимая, что никогда это счастье лишь план мерзкой молоденькой смазливой сучки, решившей убить отчима и всю его семью, чтобы отомстить за мать? Как же они похожи... Миг счастья прошёл. Тяжесть в груди, мрачные думы – вот они длятся куда дольше, они останутся с ним.