Юлия Горская - Ключ от бездны

Это была самая веселая забава Кхорха – видеть и знать, как борется гордость мхара с голодом, который каждый раз оказывался сильнее сына маакорского правителя.

- А теперь – поговорим?

Он дождался, пока в бледном проеме стены снова не проступили смутные черты бородатого человека с затравленными и блестящими глазами.

- Скучал без меня?

Сидмас одичал и редко отвечал членораздельно. Это произошло так быстро и легко, и так разочаровало первосвященника, который надеялся, что осознание своего плачевного положения усугубит мучения презренного мхара. Но временами ему все же казалось, что хитрец пытается водить за нос мучителя, и вот тогда улхурец понимал, что это тонкая игра, затеянная противником, ему безумно приятна.

- Сегодня я венчал на царство Равл-Ата, слышишь? – приближая лицо к заветному оконцу, начал Кхорх, решив оставить напоследок то важное, что пело в его душе. – Теперь у этой земли есть истинный царь, понимаешь?

Сидмас отступил в темень и первосвященник не успел разглядеть выражение его горящих глаз.

- Ты веришь, что союз Трех царей не допустит появления Сульфура, Сидмас? Апикона уже нет. Он рухнул. В тот самый момент, когда родился Иктус.

Из густого сумрака до него донесся не то вздох, не то стон, и Кхорх воодушевился, в который раз убеждаясь в ясности ума пленника.

- А знаешь, что я решил, - продолжил он доверительно. – Я не трону Маакор, пока не уничтожу его союзников. Пусть его владыки дрожат от ужаса, ожидая моего удара. Эту блестящую мысль подал мне наш новый царь, ну, ты его знаешь – твой дружок Одрух и любовник Ла-Тимы, достопочтенный Равл-Ат. Ты сам мне рассказывал о матери, помнишь, Сидмас? Наверное, помнишь. Хотя, теперь об этом сложно судить. И мне все больше кажется, что ты рехнулся. Жаль, искренне жаль, мой друг…

Я так любил слушать твои воспоминания, всегда такие яркие, всегда окрашенные глубоким чувством. Ты рисовал чудеснейшие картины. Помнишь? То расстилалась передо мной величественная река, и невиданной красоты город отражался в ее спокойных водах. То видел я чарующие черты заботливой матери и достойнейшей супруги великого Астемана. То волновала мою холодную кровь тайная любовь ахвэмской госпожи и жреца Златокрылой. То вдруг живо представлял твое беззаботное детство, мой друг. И вот уже ущербная луна снова стала огромной и блещет серебром, не в силах подняться до середины ночного неба. И что же слышу я из мрачной и зловонной тишины жилища узника, который почитал когда-то лунную богиню Хепес? Лишь редкое звериное рычание и грозное сопение? Куда же делся словоохотливый сын маакорского властелина? А как хотел бы я передать тебе всю красоту сегодняшней церемонии, рассказать, как хорошо был новый царь, как дивились и завидовали ему сегодня гости. Все они – чумазые кифрийцы, напыщенные эверцы, дикие ягмары…

Ты, знаешь, Сидмас, мне вдруг захотелось развлечь тебя, - Кхорх присел возле стены. – Я вспомнил сейчас эверца Витегора из сказителей и его легенду о ягмарах.

Давно это было. В те темные времена непроходимые леса покрывали землю ягмаров от края до края. И жили они у самой реки, что носила имя: Ан. Силен был этот народ и не находилось против него врагов. И думали ягмары, что это бог, создатель молний, защищает их и приносили ему за то дары. Но однажды пришел некий черный человек к одному из вождей ягмаров и назвался Слышащим волю богов. И стал говорить, что грозит им беда и не отступит, пока не принесут они злому богу земли кровавую жертву.

Прошло время и явились с юга иные. Люди – не люди, боги – не боги. Им многое было дано. Но многое и забиралось ими. А иные хотели стать всемогущими.

Устрашились ягмары, когда пришел к ним один из иных и рек: «отныне это наше земля и все, что на ней – тоже принадлежит нам». Но не отступили ягмары. И познали ярость иных, называющих себя мхарами…

Вот тогда и пролилась на чистую землю первая человеческая кровь во имя богов.

И разгневались боги, и стали помогать мхарам…»

Он замолчал и, поднявшись, снова заглянул в темень, ожидая чего-то.

Тишина за стеной разозлила его, но первосвященник не все еще сказал.

- Сегодня случился прекрасный день, Сидмас. Меня весьма порадовал явившийся на поклон кифрийский царь. Царь, слышишь, Сидмас? – он рассеялся. – Этот дикарь именует себя господином Кифры. А где она, Кифра? Пара чахлых оазисов с сожженными деревнями? Нет, мой друг. То, что являет взору сей унылый край – убого и малоинтересно. Но то, что сокрыто от нас под песками является источником несметных богатств. Рубины и синие камушки, так высоко ценимые в Антавии – прозрачные сапфиры! Поэтому это чучело в отрепьях – самый дорогой мой гость. А еще, я уговорю великого элана и он направит свои войска к степям Энгаба, на самый край кифрийских земель, чтобы привести мне новых рабов – пустынников. Тогда мне откроется новая сокровищница, полная золотых слитков!

Слышишь, Сидмас? Ко мне пожаловали и ягмары! Они невежественны, грубы, вечно покрыты грязью и достойны только своих болот. Но у этих людей есть единственное достоинство – ненависть к Маакору. Да, и они никогда не простят ему проклятия богов. Поэтому я позволю им увидеть его падение! Сидмас? – Кхорх приблизил лицо к самой решетке, но ничего не увидел за ней, совсем ничего. Это встревожило его и почти напугало. Но он вдруг вспомнил – зачем пришел. И широко улыбнулся.

- Я не мог не сказать этого, не мог не поделиться своим счастьем, мой друг! Арахн, - он ухватился руками за прутья, боясь, что мхар не услышит. – Сегодня Арахн взял улхурку! Понимаешь? Он вышел! И скоро мы вступим в новую эру – эру марлогов! И тогда… О! Тогда я, наконец, стану властелином этого мира! – первосвященник едва не задохнулся от избытка чувств. – И знаешь, Сидмас, - отдышавшись, добавил он, - твоя Наэла тоже сойдет в колодец, чтобы стать женой бога и…

Черные пальцы вцепились в горло Кхорха с такой силой, что там внутри что-то хрустнуло. В глазах улхурца потемнело. Он не чувствовал боли, просто не мог больше дышать. Из распахнутого рта с натугой вырывались только хрипы, а оторвать от себя руки мхара уже не хватало сил…

- Ты отпустишь ее, мразь, - через дрожащую дымку близко и грозно сверкнули ненавистные глаза. – Кивни, если понял.

Хватка чуть ослабла и первосвященник согласно затряс головой.

- Больно? – пахнуло в горевшее лицо тошнотворным запахом, который теперь не казался владыке прекрасным. – Ты тоже смертен, Кхорх, помни об этом.

Пальцы разжались, и первосвященник свалился на пол, кашляя и хватаясь за горло, где разливалась пульсирующая боль.

- Ты ее отпустишь, или тебе придется пожалеть о том, что посвятил меня в свои планы, - зловеще и хрипло повторил узник.

Кхорх снова кивнул и медленно поднялся, желая только одного – быстрее покинуть страшное пристанище узника…