Наталия Шиманская - Дочь Земли

- Теть Валечка, вы меня слушаете? - Вклинился в скачущие зайцами мысли звонкий серебристый голосок.

- Да, Сашенька. Да, деточка. - Торопливо отозвалась она. - Я не знаю просто, как тебя и благодарить!.. Знаешь, в голове как-то не укладывается.... Прости, пожалуйста.

- Естественно, - откликнулась Аля. - Эффект внезапности сработал. Вот до завтра вы все обдумаете, переварите. Как говорится, с мыслью свыкнитесь. Тогда продолжим.... Не благодарить, а действовать! - Рассмеялась весело. Подозвала поджидающую у бара официантку. Сунула в папку с меню новенькую зеленоватую бумажку. Девушка, узрев, чуть не подпрыгнула.

- Сдачи не надо. - Заметила Аля, улыбнувшись. Когда официантка, пританцовывая от радости, убежала, поднялась из-за стола.

- Тетя Валечка, я вам утречком перезвоню. Часиков в девять. Карточку и каталог забираете. Никому не показываете и не рассказываете. Еще одна просьба. Можно я завтра Славика на прогулку возьму, до вечера? Хочу попрощаться с ним как следует. Мы, ведь теперь с вами долго не увидимся. Очень долго, теть Валь.

- Конечно, детка! - только и смогла выговорить Валентина Григорьевна. - Конечно!..

Глава 40

Устало вытянувшись на узком настиле кушетки и подложив под голову руки вместо подушки, Дана водила взглядом по высокому мраморному потолку. Не отступало гнетущее ощущение, что она заживо похоронена в подземном каменном мешке. Маленькая комнатка, идеальный куб. Высота стен, равно, как и протяженность каждой, около трех метров. Сплошной гранит. Пол, потолок, стены. Матовые, светлые оттенки. Ненавязчивая гравировка узорных абстракций. Но камень остается камнем. Давит массой и затаенным холодом. Угнетает и действует на нервы. А тут еще - ни одного оконца, ни самой крохотной отдушинки. Натуральный родовой склеп какого-нибудь очередного трансильванского графа-вурдалака. Жутко. Неприятно. Страшно.

Дана закрыла глаза. Втянула воздух сквозь зубы. Нет, нет, она спокойна! Она спокойна, черт подери! Она не позволит панике захватить себя. Она увидела уже, к чему приводит паника! И она не даст слабину. Она должна выжить, обязана! Она не хочет, не хочет умирать! Это же окончится когда-нибудь. Это все закончится. И их выпустят отсюда. Они пройдут по зеленому ковру травы, они вдохнут полной грудью живой, напоенный ароматами воздух. Увидят солнце и луну, и звезды, и ощутят на изголодавшейся коже чуткое прикосновение дождя. Они будут, будут еще счастливы. Наступят такие времена. Но для этого им нужно выжить. Здесь. Сегодня. Сейчас!

Двадцать вторые сутки её пребывания в этом странном месте без названия, которое условно именуют "лагерем". Прямоугольник монитора под потолком равнодушно отсчитывает время. Секунды, минуты, часы. Только благодаря этому механическому подсчету, Дана имеет возможность определяться во временных сроках и отрезках. Других ориентиров, помимо, нет.

Их дни проходят одинаково. Звонок будильника поднимает с постели. Хронометр чеканит счет. Гигиенические процедуры. Стремительное облачение в робу униформы. Завтрак наскоро. Обязательная порция неизвестного напитка. Дана подозревает, что это какой-то допинг или препарат, воздействующий на психику. Общий сбор.

Она ступает в открывшийся проем, быстро шагает по ленте коридора, присоединяется к группе. Безмолвная стража сопровождает их к месту занятий. Зачитывается распорядок дня. Начинаются тренировки и тренинги.

Из двадцати четырех суточных часов восемь отводятся на сон, еще два - на условно утреннее и вечернее личное время. Остальные посвящены обучению во всех его возможных формах и видах. Их заставляют запоминать массу всяческой информации. А потом нещадно экзаменуют и допрашивают. Их принуждают тренироваться до изнеможения и отключки, а после устраивают жесточайшие проверки. Они превращены в безликие живые машины. Без права защищаться, не соглашаться, давать слабину, отстаивать себя. Любые несогласия и протесты давятся в корне. А несколько дней назад Дана воочию убедилась, что волю чувствам тут давать ни в коем случае нельзя. Если тебе жизнь дорога, конечно!

Высокий светловолосый парень выделялся среди остальных подчеркнутой нервозностью и больными, отчаявшимися глазами загнанной лошади. В короткие минуты передышек, он не спешил общаться с другими пленниками, хотя им позволялось. Держался всегда осторонь, обособлено и замкнуто. А на тренировках выкладывался с таким бессмысленным остервенением, что это походило скорее на непрекращающийся нервный срыв, чем на желание добиться впечатляющих результатов. При этом выражение лица его всегда носило одинаковую маску злобности и боли. Казалось, он равно ненавидит, как загнавших его в эту ловушку, так и собственных невольных товарищей по несчастью. Естественно, такое поведение отпугивало даже наиболее общительных из группы. И парня старались обходить сторонкой, не трогать лишний раз. И все было тихо-мирно. До того рокового дня!

Отрабатывались приемы самообороны. Отрабатывались в парах. В полную силу. Никакой имитации. Все всерьез. И травмы, конечно, случались. Они были неизбежны при таком подходе, я бы сказала. Но пострадавшим оказывалась неотложная и действенная помощь. И они возвращались в строй уже через несколько минут, чтобы приняться за дело с обычным усердием. И зла на причинивших боль или нечаянные увечья не держали. Всякий понимал прекрасно - его партнер не виноват, он лишь следует установленным правилам. Ничего личного, никакой сознательной агрессии. И тут....

Пространство тренировочного зала разорвал дикий рев. Спаррингующиеся, все, как один, бросили тренировку. Ошеломленные, перепуганные взоры обратились к источнику. Картина, представшая взглядам, была поистине ужасна. Изрыгая бешеные ругательства, светловолосый молотил своего условного соперника, как боксерскую грушу. С первого взгляда видно было, он не избивает противника, он стремится его убить! Лицо жертвы превратилось уже в залитое кровью месиво, голова бессильно моталась. И признаков жизни несчастный не подавал. Но блондин, казалось, этого не замечал и останавливаться не собирался. Когда подоспевшие охранники оторвали его от бездыханного уже тела, он продолжал вопить и бесноваться, и порывался накинуться на них самих, пока они его не скрутили.

Молча, не выказывая эмоций, стражи облачили бунтовщика в кандалы и пристегнули тут же, к незаметным доселе крюкам в стене. Он еще немного подергался, проклиная и угрожая, но быстро затих, пришел в себя и тяжело дыша, смотрел теперь вокруг, испуганно и растерянно.

Бесстрастно посовещавшись между собою, охрана отогнала прочих невольников подальше и приказала им усесться на пол, что и было незамедлительно выполнено. Переложив безжизненное, избитое тело на явившиеся откуда-то носилки и, убедившись, что люди подчиняются и настроены мирно, солдаты снова заняли свои места вдоль стен. Потянулись минуты ожидания, нарушаемые только тихими женскими ахами да сдержанным пугливым перешептываньем. Но вот, бесшумно и стремительно, входные створки разошлись. Высокая стройная фигурка в золотистом струящемся одеянии переступила порог. Неторопливо и плавно вышла на середину, остановилась. Поднявшиеся к голове руки отбросили широкий капюшон. Искрящиеся каштановые локоны шелковыми змейками рассыпались по спине и плечам. Неестественно яркие, пронзительно зеленые глаза обводили присутствующих внимательным, сочувствующим взглядом. Люди замерли и почти перестали дышать в почтительном, восхищенном онемении. Она являла собою оживший образ волшебницы из загадочных сказочных миров. Может быть, нимфы. Может быть, эльфа. Она не могла быть человеком. Она была слишком красива для него. Слишком... совершенна!