Василий Кононюк - Жизнь взаймы

В пятницу были планы попробовать бумагу делать, но атаман хорошо запомнил, кто больше всех ныл, чтоб дозор татарский не трогать. Остальных отпустил по домам, а мне велел предупредить Степана, дядька Опанаса и четырех лесорубов, что у меня работали, что завтра с утра едем к Змеиной балке деревья подпиливать. Коней для лесорубов он обеспечит, если у кого нет своего.

— А чего сейчас пилить, батьку, сам сказал, татар до весны не будет.

— Мало что я сказал, береженного Бог бережет. И дозор поставить придется, пока Масленица, татары тоже знают, что у нас праздники, а там один местный был, как бы беды не вышло.

Выбрать четыре дерева, выпилить клин в нужном направлении и поставив его обратно, заклинить до лучших времен, дело получаса, если в наличии восемь человек и четыре двуручных пилы. Мне выпала честь пилить на пару с атаманом. После полудня мы уже прибыли обратно.

— Завтра у меня все атаманы соберутся дела обсудить. Обещал я им на Масленицу по два бочонка меду. Хотят с тобой потолковать. Все им невдомек, что ты про крепости и корабли сказываешь, и зачем они нужны. О видениях твоих тоже поспрошать хотят. Чтоб в полдень у меня был.

— Буду, батьку.

Прошлый раз не получился разговор, у меня с атаманами, вернее немного не о том поговорили, теперь народ уже конкретно знать хочет, на что общественные деньги тратить хотят, какие на хрен крепости и корабли, если казакам выпить не на что. Одни мы так кучеряво зимуем, у других половины народа дома нет, пошли наниматься, не удивлюсь, если помогают полякам Витовта бить в Гродно. Хотя должна была осада давно уже закончиться. Надо в Киев ехать, строителей нанимать на следующий сезон, там заодно последние политические новости узнаю.

На первую пробу изготовления бумаги нас собралась целая толпа. Пробовать решили у меня дома, батя в кузне, мать в винокурне, малявка у подружек, хата полностью в нашем распоряжении. В наличии имелось мелкое квадратное сито, две ступки, в которых была гомогенная масса цвета детской неожиданности. Цвета в ступках несущественно отличались желтизной, но это были вариации вышесказанного. Было у нас десятка два нарезанных кусков холстин, два деревянных валика, один помассивней, для прокатки бумаги, второй потоньше, клей наносить. Достаточно жидкий столярный клей и деревянная посудина типа маленького корыта, чтоб второй валик в клей мочить, тоже имелась в наличии.

Теорию как изготовляли бумагу в Европе, Китае и Японии нам еще в школе очень подробно учитель истории рассказывал. Любил он средние века, диссертацию хотел писать, но в то время как-то больше котировались работы по истории партии, так и попал он к нам в школу. Как причудливо сплетает нити судьба, выбери он другую эпоху для диссертации, так и не знал бы как бумагу делать.

Сделано вроде все нами было по теории, но, на всякий случай, решил из камыша сегодня не пробовать, посмотрим, что из более надежных материалов выйдет.

Первым делом я немного изготовленную моими орлами суспензию развел водой до состояния жидкого киселя. Они когда стебли перетирали им погуще надо было консистенцию. Потом, ковшиком, налил этого киселя в мелкое прямоугольное сито и дал стечь. Помнил я, что встряхивать это дерьмо, считается настоящим искусством, китайцы те как-то плавно встряхивали, сказывалось, видно, влияние у-шу, а японцы те наоборот, энергично встряхивали, оно и понятно, в каратэ плавные движения отсутствуют напрочь. Встряхнул и я, по-русски, по-другому не умеем. Получилось не очень, некоторая часть оказалась на мне, вместо того чтоб в сите сидеть. Придется фартук изобретать. То, что осталось, перевернул на кусок холстины, вторым быстро накрыл сверху, чтоб никто не увидел, что получилось, и начал яростно раскатывать большим валиком. Немного успокоившись, повторил свои действия, но уже ближе к китайской школе. Перевернув ее на холстину, не стал сразу прятать, заготовка вышла намного однородней и равномерней первой, но мокрая и толстая. Накрыв ее чтоб не видеть, раскатав, и положив, как есть, в холстинах, сверху на первую, начал снова. Набирал то больше, то меньше, встряхивал то по-японски, то по-китайски. Народ смотрел на это и потихоньку дурел, видно они и представить себе не могли, сколько всего разного можно с дерьмом делать. Когда холстины кончились, накрыл стопку куском толстой доски, специально отпилил, и крикнул всем,

— Навались, — прижал ней стопку. Обрадованный народ, бросился мне помогать, всегда приятно, когда ты можешь сделать что-то знакомое и полезное.

После этого, мы прямо с холстинами повесили ЭТО сушиться. Народ начал меня яростно расспрашивать, что же это мы такое делаем, и как оно нам поможет бить врагов. Я им ответил максимально откровенно,

— А хрен его знает. Но монет нам за это дадут.

— Кто даст?

— А хрен его знает.

Разговор как-то сам собой заглох. Ребята интуитивно почувствовали, что надо помолчать, иначе снова две недели будут толочь дерьмо в ступе, а это труднее чем воду. Подождав когда те что ближе к печке высохнут, положил на стол и с волнением снял верхнюю холстину. На что я сразу обратил внимание, так это на то, что цвет практически не изменился. Решив сначала все сделать по теории, и лишь потом решать, что это такое получилось, мокнул второй валик в клей и прошелся по листку. Высушив лист, я начал думать, можно ли то, что я держу в руках назвать бумагой. Если писать на этом продукте пока вряд ли можно, тут еще пробовать и пробовать, то для некоторых других целей, вполне подходит, так что смело можно эксперимент считать удачным. Для каких целей мне придется использовать основную массу полученного продукта, я благоразумно промолчал…

Человек, который две недели, как проклятый, наяривает каждый вечер колотушкой, испытывает эмоциональную привязанность к результатам своего труда, и нельзя его травмировать.

Выбрав пару листов более-менее равномерной фактуры и проклеив их, как положено, с двух сторон, с удивлением обнаружил, что на них даже писать можно. Чернила изготовил черные, толченый уголь, вода, немного клея, самогонки и белой глины. Написав каждому на куске листа его имя, я дал ребятам такой сувенир на память о первой бумаге, которую мы изготовили.

То, что она была желтой, меня не волновало, как-то бабы нитки отбеливают, придумаем, как бумагу отбелить, пергамент тоже желтоватый выходит. А вот равномерность и тонкость листа, тут уже, действительно, только тренировка того, кто с ситом работает. Недаром учитель рассказывал, очень почетная профессия была. Результат работы многих людей зависел от его мастерства, ну и расход материала, тоже немаловажный фактор. Тут как с луком, пока шишек не набьешь, не научишься.

Напрасно я про лук вспомнил, сразу настроение испортилось. Собрал стрелы и пошел к Кериму тренироваться, и получать свою порцию палок. Но дело двигалось. Объединенное сознание оказалось очень способным к учебе, особенно при постоянном давлении неотвратимых палок.