Линн Флевелинг - Белая дорога

Дом клана стоял на высоком холме и смотрел сразу на город и воду. Позади него, ограждая его ещё с одной стороны, был дремучий непроходимый лес. Таким образом, защищенный водой и горами, клановый дом разбросал свои постройки по высокой площадке, сверкая окнами и пуская в небо струйки дыма из многочисленных своих труб.

— Добро пожаловать домой, Хаба, — сказала Адзриель и, чуть нагнувшись в седле, потрепала Серегила по плечу. И только Алек заметил, как всего на миг в серых глазах его возлюбленного полыхнула боль, тотчас подавленная усилием воли и опять сменившаяся улыбкой. Чем ближе они подъезжали к этому месту, тем всё больше напряжения чувствовал Алек в том, как держался его тали, хотя Серегил по своему обыкновению старательно делал вид, что ничего не происходит. Однако он почти ничем не проявил своих чувств, связанных с возвращением сюда. Даже теперь, по истечении времени, Алек привык полагаться на свои чувства и интуицию. И к счастью, он уже мог читать Серегила, как открытую книгу. Ему, конечно, могла быть неведома причина, однако отлично понимал все его чувства, особенно когда тот бывал несчастен или полон каких-то страхов. Последнее, конечно, случалось крайне редко, но именно это уловил в нём Алек сейчас.

Он уловил его взгляд и одарил Серегила ободряющей улыбкой. Тот кивнул ему, изобразил в ответ подобие усмешки, и сразу же отвернулся к дому. Молва неслась впереди них, а потому возвращение кирнари отметили толпы народа, выкрикивавшего приветствия с крыш и бьющего поклоны на улицах, на каждом углу. Адзриель держала путь через центральную площадь, где стоял древаний храм Ауры, с его ослепительно белыми стенами, выделявшимися на фоне более темных окружающих построек, с резными арками, расписанными серебром и бирюзой.

Когда они приблизились к главным внешним воротам дома клана, у Серегила возникло ощущение, что вся его родня собралась тут, чтобы встретить их. Муж Адзриэли — Сабан, высоченный и с гордой осанкой был впереди всех, а рядом с ним — ещё один высокий мужчина, при взгляде на которого у Серегила быстрее заколотилось сердце и защипало в глазах.

Адзриель, блестя глазами и залившись румянцем, отвесила мужу поклон.

— И помни, тебе следует называть его Сабаном, а не официальным именем или «господином», как ты делал в Сарикали, — услышал за спиной Серегил голос Мидри, поучающей Алека. — Вы с ним — одна семья.

— Представляю, сестрица, как он был рад, когда я снова сорвал тебя из дому, — проговорил Серегил, обращаясь к Адзриели, и добавил с кривой усмешкой: — Разве только вы успели достаточно осточертеть друг другу.

— Я ещё не разучилась обламывать хлыст о спину, Хаба, — ответила та, удостоив его лишь косым взглядом.

Микам от души рассмеялся. Серегил всё-таки покраснел, но всё же его сердце снова радостно забилось. Алек, не удержавшись, хохотнул и прошептал:

— Прости, я просто представил, как она гоняет хлыстом Кота из Римини.

— Да я могу пересчитать по пальцам одной руки, когда ей это удавалось, — с улыбкой парировал Серегил.

Адзриель расхохоталась.

— Всегда говорила, что пороть тебя следует чаще.

— Возможно ты и права.

Он был весьма удивлен, что все его старинные приятели и родня сгрудились возле его лошади, стоило ему появиться из ворот. И как он и ожидал, среди них не было обеих его сестер. Однако тут был его дядя, и Акайен улыбнулся и поклонился ему так, словно его отсутствие длилось не дольше недели. Акайен не слишком-то изменился. Он был высок и смугл, как и отец Серегила, однако улыбка и теплота неизменно лучились в его серых глазах, что так редко удавалось увидеть у Корита-и-Солуна.

Мать Киты, Солира, оказалась первой, кто схватил его объятья, едва он слез с коня.

— Давненько пора бы уже тебе вернуться, бродяга! — она расплакалась и слезы градом покатились по её щекам. Она пощупала его руки и плечи:

— И тощий, как всегда!

— Вы тоже ничуть не изменились, тётушка, — отозвался он, крепко прижав её к себе.

— А это, должно быть и есть твой златокудрый возлюбленный, о котором я столько слыхала, — сказала она, глянув, как Алек ссаживает вниз Себранна. Затем, увидев глаза рекаро, уставилась на него в изумлении. Её пальцы дрогнули, выдав, что она едва сдержалась от того, чтобы сделать охранительный знак. Алек подхватил Себранна и усадил его себе на бедро. Тот, как зверек вцепился в него, его огромные глаза выдавали ужас, когда он перескакивал взглядом с одного лица на другое.

Веселенькое начало!

А вдруг он удумает петь?

Но в эту самую минуту возле него оказался Акайен, и схватив его в объятья, заставил выкинуть из головы все прочие мысли. Серегил успел удивиться, что ростом он оказался почти столь же высок, как и его дядя. Руки Акайена по-прежнему были крепки и узловаты, что было следствием его кузнечного ремесла, и покрыты множеством шрамов и ожогов. И волосы его — Серегил тотчас учуял этот легкий запах — пахли дымом.

— Дядя!

— Мальчик мой! — Акайен отстранился и оглядел его. — Смотрю на тебя, Серегил, и вижу копию твоей матушки.

— Что может быть приятнее для мужских ушей? — ответил тотн, смешавшись, ибо о своих правах на объятия уже заявил Кита-и-Бранин.

Кита был ровесником Серегила, однако выглядел гораздо моложе, даже невзирая на приметную белую прядку в его тёмных волосах, что выглядывали из-под сен’гаи.

— А отсутствие пошло тебе на пользу, если не считать вот этого безобразия, — сказал его друг, взъерошив короткие вихры Серегила. — Это последний писк тирфейской моды?

— Скорее пленимарской, — со смехом промолвил Серегил, и тут же заметил, что Алек, всё ещё с Себраном на руках, стоит в сторонке, в то время как все друзья и возлюбленные приветствуют друг друга.

— Алек, тали, иди-ка сюда, познакомься с нашим дядюшкой. Дядя, позволь мне представить тебе моего тали, Алека-и-Амаса из Керри.

— Рад познакомиться, дядя Акайен, — сказал Алек, спуская на землю Себранна и пожимая старшему руку.

Акайен с улыбкой оглядел Алека с ног до головы.

— Что ж, твоя косичка мне нравится куда больше, чем стильная причёска племянника. Если не принимать во внимание цвет волос, ты выглядишь фейе ничуть не меньше, чем он. А Адзриель говорила, что ты больше похож на тирфейе. Я лично этого не нахожу.

Никто, кроме Серегила не заметил внутреннего содрогания Алека: тот оказался столь же чувствителен к этому осмотру, сделанному из лучших побуждений, как и Серегил к упоминанию его детского прозвища. К тому же, до сих пор до конца не исчезло воздействие очистительных зелий алхимика. Когда тот только проделал свою очистку, Алек выглядел совершенным фейе, и всё же, хотя магия или что бы там это ни было уже почти пропала, он по-прежнему выглядел Ауренфейе, и гораздо больше, чем прежде.