Дмитрий Веприк - Легенда о гибели богов

— Я не похож на бога?

— Ты похож на блаженного, которого оставили без присмотра. Так какая все-таки у тебя кровь?

Юноша в леопардовой шкуре и женской головной повязке смеется:

— Легче это увидеть, чем об этом рассказать...

В его руке неожиданно появляется нож. Раскрыв левую ладонь, он делает глубокий надрез. Его кровь красна.

— И все-таки, я подожду вождя кентавров здесь.

Он садится на землю. Пожалуй, не прояви он такого открытого пренебрежения властными замашками стражей, те позволили бы остаться у пещеры человеку, за которым, как собака, ходит огромный тощий волк, и который так легко, будто шутя, проливает собственную кровь. Однако племя кентавров известно вспыльчивостью и вздорностью характера, за мудрость же прославлен один Хирон:

— Проваливай отсюда, человек! Наш вождь не ждет тебя.

Быть может, они хотят только припугнуть и сбить с него спесь, но ответный смех заставляет их потерять благоразумие.

— Зато я жду его!

— Если ты не удалишься, мы убьем тебя!

— Посмотрю, как у вас это выйдет.

Кровь бьет им в голову. Гудит рассекаемый копьем воздух, оно впивается в землю, туда, где только что сидел юноша. Его нет. Зато по обе стороны от копья рычит пара львов, а оскаливший пасть волк выскакивает вперед и, подняв шерсть, идет на ошеломленных кентавров. Те встают на дыбы. Все это продолжается какие-то мгновения. Потом снова слышен смех. Юноша сидит на том же месте, копье торчит в земле за его спиной:

— Быть может, вы теперь позовете вашего вождя?

Кентавры переглядываются. Их пыл угас. Они больше не хотят драться.

— Что мы должны сказать ему?

— Что у пещеры его ждет принесший ему вино бог Вакх — «дарящий безумие».

— Что нужно принесшему вино и дарящему безумие богу от вождя кентавров?

Бог в женской головной повязке смеется:

— Скажете: разумной беседы и трезвого совета.

Кентавры поворачиваются и, стуча копытами по каменистому склону, мчатся во весь опор искать древнего седого кентавра Хирона, родоначальника племени кентавров, единственного из них всех, обладающего бессмертием. Пока идут поиски, юноша развлекается по-своему, и к тому времени, когда снова слышен стук копыт, голодный матерый волк приучается приносить брошенную палку, прыгать через нее и...

Показавшийся на тропе Хирон застает зверя стоящим на задних лапах.

— Здравствуй, Загрей! — спокойно произносит он.

Следующие за ним кентавры несут на шесте тушу вепря.

— Приветствую великого отца кентавров, — говорит гость. — С чего бы тебе вздумалось меня так назвать?

Хирон ехидно усмехается:

— А чем это имя будет хуже другого? Кого это ты притащил с собой?

— Одного моего серого лесного приятеля.

— Здорово же ему подвело живот… А как блестят глаза!

— Они подобреют при виде куска мяса. Почему бы твоим скакунам не угостить его жирной косточкой? Кстати, я принес тебе вина.

— Увы, Бромий, я ведь не пью вина.

Хирон оглядывается на своих соплеменников, которые проворно, едва-едва помогая кремниевыми ножами, разделывают жирную тушу.

— Но не забирать же мне с собой уже принесенное, — говорит гость. — Пусть оно останется. Например, на случай, если тебя снова посетят великие боги.

Кентавр бросает на него взгляд, но не угадывает подвоха:

— Присаживайся у огня, дарящий безумие, и рассказывай, что опять принесло тебя в эти края.

— Это нетрудно, — юноша бросает на траву леопардовую шкуру. — Скука.

Куча наваленных друг на друга сучьев дымит, треща еще невидимым огнем.

— Ты способен скучать?

— Что в этом удивительного?

— Скука — удел людей, не богов.

Улыбаясь уголками губ, он лукаво качает головой:

— У людей всегда не хватает времени и никогда нет возможности удовлетворить все свои желания. Боги же в избытке обладают и тем и другим. Я вообще удивляюсь, как до сих пор все боги не пали в объятия черной тоски.

Седой кентавр снова ехидно усмехается:

— Быть может, самое время тебе отхлебнуть вина, которое ты так великодушно уступил неизвестным тебе богам?

— Всему свое время, — произносит называемый Вакхом. — Время поститься и время пить. Сейчас оно еще не пришло.

Зажмурившись от удовольствия, получивший угощение волк грызет бедренную кость. Над разгоревшимся костром взлетает яркое пламя.

— Кстати, куда ты девал своих вечных спутников?

— От них тоже иногда устаешь. Когда понадобится, я их найду.

— Не сомневаюсь, — Хирон сотрясается от беззвучного смеха, в котором почти не участвует его физиономия. — На своем пути они производят столько шума и беспорядка, что отыскать их по следам труда не составит. О них и о тебе рассказывают вещи удивительные.

— Любопытно, какие именно?

— Например, что ты живьем содрал кожу с царя города Дамаска, что строил в Индии города, что воевал с амазонками и гнал их до самого Эфеса, что... Да что там говорить! И после всего этого ты скучаешь?

— Увы!

— Тогда развлекись, как делают это и люди, и боги.

— Как, например?

— Снова устрой что-нибудь шумное. Непонятые тревоги сердца забываются в хаосе битв и катастроф.

— В последнее время мне начали претить людские сборища.

— Хм! — недоверчиво издает Хирон. — Только не говори мне, во имя Зевса, что ты больше не любишь крови!

— Нет, что ты! — юноша бросает взгляд на прорезавший ладонь рубец. — Кровь — сок жизни. Как можно не любить кровь!?

— Найди какое-нибудь занятие.

— Каких только занятий я не перепробовал!

— И ты добивался в них успеха?

— В тех, что пришлись мне по вкусу — да.

— Похоже, по вкусу тебе пришлось... — Хирон хохочет. — Можно было бы посоветовать еще одно средство...

— И что же это? — интересуется бог, часто разгадывающий загадки прежде, чем они были произнесены.

— Любовь.

— Ты же знаешь! — улыбаясь, юноша разводит руками.

— Знаю, знаю, — седой кентавр саркастически усмехается. — Смешной совет для того, кого вечно сопровождает толпа обезумевших женщин, потрясающих своими тирсами и сотрясающих воздух криками, именующих тебя женихом, ласковым быком... и как там еще?

— Стоит ли вспоминать, как именно способны назвать тебя неразумные женщины? — уклончиво роняет принесший вино бог. — Люди не знают меры и не улавливают тонких разниц: между уважением и почтением, почтением и поклонением, поклонением и угодничеством...

— Это ты-то, бог вечных крайностей, берешься рассуждать о мере — золотой сердцевине сути вещей?

— Быть может, именно познавший крайности способен понять цену умеренности... Однако, что это за разговор? Меня не было давно — и может, ты поделишься знанием того, что в мое отсутствие произошло здесь?

— Много чего здесь произошло, — равнодушно замечает кентавр. — Если пересказывать мелочи, то рассказ мой не кончится к полнолунию, а если о вещах важных, то...