Дмитрий Веприк - Легенда о гибели богов

— Как он умирал? — подняв глаза, спрашивает Адраст.

Несколькими днями назад на погребальных ристалищах он первый привел к финишу колесницу. Теперь же аргосский царь выглядит глубоким стариком. Амфиарай, всегда гордившийся меткостью метания копий не меньше, чем точностью своих предсказаний, бросает на него быстрый взгляд:

— Тяжело, — измазанный клок шерсти роняется на пробитый бледными стеблями пол. — Если это вас утешит, прежде чем он умер, я расправился с убийцей у него на виду.

— Он ничего не говорил перед смертью?

— Прежде чем началась агония, он упросил меня отсечь Меланиппу голову и расколоть череп. Потом, скобля осколки рукой, он начал пожирать мозг.

— Однако! — произносит Полиник, трогая пальцем распухшую переносицу.

— Древний воинский обычай, — Амфиарай невозмутим. — Проглотив мозг врага, наследуешь его отвагу и...

Полиник издает странный звук, не то всхлип, не то фырканье, и оглядывается на Адраста:

— Прости, отец... Однако зачем храбрость обреченному?

— Быть может, ему-то она и нужней всего, — произносит Амфиарай, сам намекнувший умирающему Тидею, что это средство кого-то спасло от смерти, и со злорадством увидевший, как обезумевший от ужаса виновник злосчастного похода измазывает рот мозгами и кровью.

Полиник швыряет в угол искореженный шлем:

— Вздор! Ничего мертвецу не нужно, кроме хорошей могилы.

— Кстати, что случилось с Капанеем? — интересуется вдруг царь-огнегадатель. — Я не видел тела. Он что, вправду убит огнем с небес?

— Лежит обгоревший во рву среди обломков лестницы. Никто из его людей не решился вынести тело. Они боятся, что оно проклято.

— Напротив! Тело человека, убитого рукой бога, всегда будет священно.

Замолчав, вожди слушают перекличку своих воинов.

— И что же будем делать теперь?

Полиник вдруг выпрямляется и в упор глядит на царей-соправителей. Его зрачки расширенны:

— Делайте, что хотите! — заявляет он. — Однако знайте — я не уйду от Фив!

Амфиарай усмехается. Не будь так высоки ставки, можно было бы подумать, что царь-огнегадатель просто забавляется ситуацией:

— Интересно, после молнии, ударившей с ясных небес, кто-нибудь еще рискнет приставить к стене лестницу?

Полиник вдруг бьет кулаком по колену и громко хохочет:

— Я послал глашатая, — хрипло заявляет он, резко оборвав смех. — Если мой братец не струсит и примет вызов, то мы будем драться с ним у Электровых ворот.

— Это же твой брат! — сочувственно произносит Амфиарай. — Ты что же, ни во что не ставишь гнев Эриний?

— Во всяком случае, даже они не страшны мертвым.

И, не тратя времени на продолжение совета, Полиник встает.

— Подумать только! — вырывается у него уже в дверном проеме. — Если мы перережем друг другу глотки, трон достается старому козлу дядюшке Креонту!

И выходит под солнце с непокрытой головой. Следом за ним поднимается Амфиарай, решивший в преддверии уготованного судьбой часа закончить одно задуманное дело.

— Еще один мертвец, — говорит он на прощанье безмолвному Адрасту. — Говорил я тебе — не надо слишком верить богам!

Дневные тени не успевают удлиниться, когда происходит то, что можно было бы предсказать, даже не владея искусством чтения знаков огня, не умея толковать изгибы бычьей печени и не ломая голову над замысловатыми изречениями оракула. Два одиноких воина, два брата, два неотличимых друг от друга близнеца, в чьих жилах течет общая кровь фиванских царей, смешавшая в себе красную кровь переживших потоп смертных и бесцветную кровь любвеобильных олимпийских богов, встречаются напротив Электровых ворот.

— Приветствую тебя, брат! — говорит Этеокл.

— Приветствую тебя, брат! — говорит Полиник. — Мне приятно, что ты не уклонился от боя.

Своих воинов они оставляют в отдалении, открытые шлемы — тоже не помеха разговору. Для развития же беседы одеты бронзовые панцири с чешуйчатыми набедренниками, свинцовые поножи, прихвачено по паре прочных копий и по щиту из семи слоев выдубленной бычьей кожи. О мече — оружии, удобном лишь для боя в замкнутом пространстве и добивания раненых, можно не упоминать.

— Я тоже рад — что ты решился бросить вызов.

— Можно подумать, тебе что-то мешало меня опередить!

— Представь себе, что да — уговоры друзей и женские слезы.

— Стоит ли мужчине унижаться, замечая слезы женщин?

Этеокл усмехается:

— А если это твои сестры?

— Ты прав, — Полиник впервые смягчает тон. — Я вспоминал о них в Арголиде. Это то немногое, что грело на чужбине душу. Как они, брат?

— А как ты думаешь? Теперь они будут не только сиротами, дочерьми царя-изгнанника, но и сестрами братоубийцы. Похоже, боги действительно прокляли наш род.

— Да, стоило бы пожалеть их...

— Эта мысль приходит и мне в голову.

— Неудивительно — мы ведь братья.

— Вот именно, — жестко говорит Этеокл. — Пожалей их, брат мой. Уведи свое войско в Аргос, расскажи заплаканным вдовам, как умерли их мужья, а после, не претендуя на то, что тебе больше не принадлежит — ты же видишь, на чьей стороне народ Фив — посади своих друзей на корабль, если их хватит, чтобы заполнить скамьи гребцов, и, вручив свою судьбу богам стихий, отправляйся искать себе новую родину где-нибудь на другом берегу.

Зрители, наблюдающие за братьями с городских стен и окрестных холмов, не замечают перемен — но пальцы тех уже шевелятся, устраиваясь поудобнее на древках копий.

— Увы, брат! — Полиник усмехается. — Моя родина здесь, на этой земле. В ней лежат кости моих предков. Не знай я, какой ты прыткий, то может быть показал бы тебе родимое пятно на груди, похожее формой на змея, как у всех потомков Кадма.

— Ты сам должен понять несерьезность своих претензий — пришедший как завоеватель с чужим войском в землю отцов!

— А кто заставил меня это сделать? Не ты ли, вероломно изгнавший меня из отечества, лишивший трона, который принадлежит мне по праву, как старшему?

Этеокл смеется:

— Очень ненамного — на те мгновения, на которые ты опередил меня, выходя из материнского лона.

— Не противься справедливости, брат! Уступи мне то, что я и так должен получить по праву — и тогда, милостью богов, попутные ветра наполнят паруса твоих кораблей.

— Видишь ли, у меня ведь такое же родимое пятно на груди, — звучит ответ. — Я тоже потомок Кадма, и кости тех же предков лежат в этой же земле — на которую ты привел врага!

— Твое вероломство заставило меня это сделать!

— Моя предусмотрительность. Я просто опередил тебя, сделав то, что хотел сделать ты.

— Тебе есть чем доказывать это вранье?

— В таких вещах доказательства появляются слишком поздно. Но правда на моей стороне — ибо так считает народ Фив!

— Обычное оправдание всякого предателя. Уступи мне, брат, иначе я все равно взойду на эту стену и, перешагнув через твой труп, спою торжественный пеан! На моей стороне справедливость!