Дмитрий Веприк - Легенда о гибели богов

— О какой еще справедливости болтает предавший родину?

— О какой правде говорил изменивший клятве?

— Похоже, наша беседа затянулась!

— Похоже, нам не о чем говорить!

— Тогда начнем!

Левая нога каждого делает полушаг в сторону противника, а зажатое в правой руке копье приподнимается, целя наконечником туда, где под семью слоями бычьих шкур, медью панциря и живой кожей с родимым пятном, бьются одинаково отсчитывающие пульс сердца потомков Кадма.

— Да! И пусть боги станут на сторону правого!

— Пусть они придут на помощь защищающему отечество!

— Пусть они помогут защищающему справедливость!

Шагнув вперед, Полиник и Этеокл швыряют друг в друга копья. Одинаковым движением отбив их щитами, братья перехватывают вторые копья. Расстаться с ними никто не спешит. Маневрируя крадущимися шагами, противники выбирают момент нападения и резким рывком срывают дистанцию.

Рев зрителей заглушает боевые кличи, силуэты дерущихся дрожат в пыли и полуденном мареве, бесполезны гербы брошенных щитов, и вскоре уже не различить — кто есть кто в этих двух бойцах, которых одни и те же учителя одинаково старательно учили искусству убивать.

Решающий удар оба наносят одновременно — и ярость оказывается сильнее боли. Пробив панцири, копья раздвигают ребра, но каждый из противников сперва замечает лишь свою победу.

— Я победил! — выдыхает Полиник.

— Я победил! — выдыхает Этеокл, уже хрипя попавшей в горло кровью.

В их глазах сгущается туман, окружающий мир темнеет, все плывет, и четкими остаются лишь древки вошедших в грудь копий, сердца разрываются болью, за ней приходит удушье и запоздалое понимание последних горьких истин...

— Я умираю, — хрипит один.

— Это конец, — шепчет другой.

Над павшими поют стрелы, но их открытые глаза уже безразличны к исходу сражения. В расширившихся зрачках отражением ужаса мелькает тень черного демона смерти, одним взмахом меча срезающего с почти соприкоснувшихся голов по золотой пряди — и ставшие тенями души, освободившись от бесполезного бремени тел, отправляются в свою последнюю страну — в Аид, к сулящей безрадостный покой Долине Теней...

Хотя мир человеческий велик, все многообразие, ему доступное, можно обрисовать событиями одного дня.

В то самое время, когда потомки Кадма сходятся в смертельной схватке за фиванский трон, трое бродяг, которые по каким-то причинам забрели в дебри фессалийских гор, устраиваются на привал. И случайно находят старую могилу. Заросшая травой и отмеченная лишь кучей наваленных друг на друга камней, эта могила чем-то привлекает их внимание.

Так уж устроена жизнь, человек — никто и ничто, если нет у него семьи, рода, племени, клана, готового его защитить и поддержать против всегда враждебного мира. Пусть твоей родиной будет небольшая долина или маленький остров, но если ты стал изгнанником, то в глазах других людей ты ненамного больше, чем мертвец. Так вот, эти трое и есть подобные отщепенцы, лишенные помощи сородичей и покровительства богов. Для них нет смысла и соблюдать обычаи, это покровительство обеспечивающие. Так что когда их вожак — здоровенный бородатый детина с немигающим во время разговора взглядом и выбитыми передними зубами — принимается расшвыривать камни и разгребать руками землю, его спутники не пытаются его удержать.

Наверное, это была могила древнего воина. Он был очень высок ростом, судя по размерам костей, темных не от давно истлевшей плоти, а от приставшей сырой земли. Не колеблясь, вожак подбирает бронзовый наконечник копья, вытряхивает из него остаток сгнившего древка и, радостно засмеявшись, хватает выступивший из-под осыпавшейся земли меч с золоченой рукоятью. Под конец, разбросав кости, он срывает со скелета роскошный пояс, целиком составленный из чередующихся друг с другом серебряных и медных блях. Череп древнего воина смотрит на это темными провалами глазниц. Проворно насадив наконечник на древко взамен прежнего, обсидианового, вожак опоясывает свои лохмотья и поднимает спутников.

Остаток дня они плутают по горному бездорожью и козьим тропинкам. К закату дня судьба приводит бродяг в седловатую низину между гор. Уже приготовившись провести ночь под открытым небом, они слышат козлиное блеяние. Двигаясь на звук, бродяги выходят к пещере, которую много веков назад выточил давно пересохший источник. Но войти в нее оказывается непросто. Выскочив навстречу и отскакивая от выпадов копий, большая лохматая собака встречает чужаков яростным лаем.

— Эй, кто там? — орет вожак. — Убери ее, иначе будет плохо!

В ответ слышен негромкий свист. Не переставая тихо рычать, собака возвращается в пещеру. Бродяги входят следом за ней. Сидящий у огня одинокий человек встречает их спокойным взглядом.

У входа слишком темно, так что, переглянувшись, никто не замечает промелькнувшее в глазах других отражение одной и той же мысли. К тому же, людям свойственно забывать первое впечатление. И напрасно. Хозяин пещеры безоружен, они же держат наготове копья, что придает ощущение силы и приятную уверенность. Топча сохнущие у стен пучки ароматных трав, бродяги проходят к костру и, не спрашивая разрешения, садятся у огня. Несколько мгновений проходят в молчании.

— Ты кто такой? — наконец интересуется вожак.

Хозяин пещеры одет в кожух из козьих шкур. Трудно сказать, сколько ему лет. Лежащая у его ног собака, которой не по вкусу запах могилы, скалит зубы и пытается зарычать. Хозяин успокаивает ее, быстро положив на загривок руку.

— Обычай велит пришедшим назваться первыми, — напоминает он.

Его спокойствие вожаку совершенно не нравится.

— А гостеприимство — не заставлять своих гостей томиться ожиданием, — отвечает он.

— Странно. Я не приглашал вас быть своими гостями.

— Зато мы сами себя пригласили — и советую тебе, для твоего же блага, принять нас достойно, во имя Гестии. Так как называть тебя, человек с гор?

— Так и назови.

— А как звала тебя кормившая грудью, Человек-с-гор?

— С тех пор утекло немало воды. Я мог забыть. А как именовать вас, мои гости?

Предводитель оскаливает щербатую пасть:

— Так и именуй — гости. Дорогие гости. Лучшие из гостей, решившие вдруг провести ночь в этой паршивой вонючей пещере.

Его спутники оглядываются. Наибольшее их внимание привлекает пара коз, привязанных у входа и стоящие в ряд самодельные глиняные сосуды. Почти вся остальная обстановка сводится к охапке тростника. Первое впечатление забыто.

— Ты живешь здесь один? — интересуется вожак, в то время как другие бродяги свободными от копий руками начинают копаться в хозяйских запасах.

— По-моему, твои друзья уже это поняли.