Евгений Щепетнов - Военачальник

Прошло около получаса - наездники весело переговаривались, рассматривая окружающих их крестьян, а больше - крестьянок, делая им скабрезные прямые предложения о сексе где-нибудь в ближайших кустах. Наконец, из ворот замка показалась свита, во главе которой шагал красный от злости герцог - ну как же - его, великого человека вызывает на переговоры какой-то жалкий предводитель шестидесяти человек!

Герцог подошёл к драконам, остановился и не менее презрительно, чем до этого говорил предводитель отряда, спросил:

- Кто меня спрашивает? Чего надо?

- Тебя! - неожиданно скомандовал аштаратец - взять преступника!

Прежде чем ошеломлённые охранники герцога опомнились, двое наездников набросились на герцога и скрутили ему руки, а затем бросили на дракона, как мешок с тряпьём. Охранники повыхватывали мечи, свистнула стрела, отражённая защитным полем наездника, но драконы рванулись вперёд и ухватив двух неосторожно приблизившихся, перекусили их пополам. Брызнула кровь, и драконы, наступив лапой на ещё дёргающиеся трупы, стали их пожирать, отрывая большие, кровавые куски, подбрасывая их вверх и заглатывая, как баклан заглатывает пойманную им рыбу. В толпе народа дико закричала какая-то женщина, кто-то упал в обморок, а предводитель весело засмеялся и удостоверившись, что его дракон уже подкрепился, запрыгнул на него и подал команду:

- В небо! Курс на Пазин!

Драконы стали подпрыгивать на месте, размахивая огромными крыльями, подняв ветер, сбивший шляпку с замершей в ужасе жены Ламунского, стоявшей до того позади своего мужа, а затем, тяжело набрав высоту, ушли на север, как стая перелётных птиц, возвращающихся в места гнездования...

Все замерли, не в силах сказать хоть слово, и скоро о визите непрошенных гостей напоминало лишь кровавое пятно на месте гибели охранников, да недоеденные внутренности, выплюнутые насытившемся драконом.

Путь к столице Ламунский не запомнил - боль в опутанных ремнями конечностях, жёсткая спина дракона, тычки от наездника, недовольного тем, как лежит его 'груз' - эти несколько часов показались ему вечностью - но теперь, вспоминая о них, он сравнивал с нынешним положением, и сгодняшнее было гораздо худшим.

В Пазине его бесцеремонно стащили с чудовища, развязали ремни и бросили в пыль, наблюдая, как он корчится от боли, пытаясь встать на онемевшие конечности, зашедшиеся от прилива крови таким зудом, как будто у него под кожей лазили полчища огромных муравьёв. После этого, предводитель поднял герцога за шкирку и толкнул вперёд - к воротом здания, бывшего ранее императорским дворцом.

Ламунский с тоской смотрел на то место, которого он так вожделел - ирония судьбы - явиться сюда не победителем, как он ожидал, а униженным пленником каких-то дикарей в набедренных повязках.

Его провели в бывший зал приёмов, где предводитель, действуя кинжалом, нарочито грубо, нанося ему небольшие порезы, срезал с герцога всю одежду:

- Рабы не имеют права без разрешения хозяина носить одежду! Ты раб! Стой, и жди своей участи!

В ожидании прошло около двух часов - герцог буквально валился с ног, но находившийся рядом охранник при каждой его попытке переступить с ноги на ногу или присесть, бил кнутом, отчего герцог скоро был покрыт кровоточащими рубцами.

Наконец, дверца позади трона императоров Истрии открылась, и оттуда вышел сухой, стройный человек с бесстрастным выражением жёсткого хищного лица. Было видно, что он тут главный, потому что все охранники подобострастно склонили перед ним голову, а Ламунского заставили - пинками и ударами - лечь назвничь, приказав не поднимать глаза без разрешения.

В тишине зала прозвучал бесцветный, тихий голос аштаратца:

- Значит вот это тот самый Ламунский, что испортил нам всё дело, убив императора Истрии. Ну что же - он будет отвечать за своё преступление. Доставьте его в темницу и посадите на цепь. Не калечить - он должен сам идти и соображать, что происходит. Давать ему еду.

Ламунский не понимал, что происходит - ему хотелось крикнуть - я ваш, я свой, я буду вам служить! - но из горла вырвалось только хриплое карканье, когда носок сапога одного из охранников воткнулся ему в почку и вызвал такую дикую боль, что герцога скрючило в позу зародыша, а перед глазами замелькали красные круги.

Его подняли и поволокли по полу, сдирая о шероховатости и выбоинки кожу, привыкшую к шелкам и тонкой, особой выработки шерсти, производимой на Великих равнинах юга...

С тех пор Ламунский сидел в этой вонючей клетушке, заживо поедаемый насекомыми. Два раза в сутки ему приносили какую-то кашу-размазню с куском хлеба и кувшин воды. Он посчитал, что находится в темнице трое суток. Время тут текло медленно и страшно, с каждой секундой приближая к неизвестности, не обещавшей ему ничего хорошего. Ламунский не строил иллюзий - он знал, что всё очень, очень плохо, и только не понимал одного - за что? Почему завоеватели отнеслись к нему так плохо, ведь дворяне всегда были опорой государства, особенно такие родовитые, как он. По логике событий его должны были бы приблизить к трону, дать ему какие-то титулы, блага, с тем, чтобы он проводил политику, необходимую новому императору. Однако этого не произошло и он терялся в горестных догадках. Ну да - он виновник того, что убит император - ну и что? Да мало ли бывало интриг и мятежей - им-то какое до этого дела?

Но видимо дело было - на четвёртый день дверь клетушки открылась и грубый голос охранника сказал:

- Выходи! Давай быстрее! Шевели, шевели копытами, герцогское отродье!

Ламунский покорно вышел из клетушки, позванивая цепью - она была длинной и позволяла ему выйти в коридор, её функция скорее всего была больше унижающей, чем практичной - человек, как сторожевая собака сидел на цепи и это сбивало с него спесь, указывая на место в этом мире.

Цепь сняли, разомкнув замок тонким сложным ключом, несколько толчков древком копья, оставившим синяки на спине, и вот Ламунский идёт за охранником по длинному коридору темниц, мимо клеток, густо набитых стонущими и молящими сжалиться людьми, в которых можно узнать людей, бывших ранее солдатами армии герцога.

Кто-то из них узнал его, и в его щёку прилетел горячий, пахнущий гнилыми зубами плевок:

- Ламунский! Тварь! Ты нас завёл сюда, гнида! Будь ты проклят, ослиная башка!

Плевки летели со всех сторон, и Ламунский, устав их вытирать, шёл весь покрытый жёлто-зелёными сгустками благодарности от своих бравых солдат.

Его около получаса везли в открытом возке, на котором стояла клетка с железными прутьями, и скоро он оказался на базарной площади, где уже сколотили помост.

Его вывели из клетки и дали выпить какой-то напиток, с остро-пряным вкусом, отчего его голова стала ясной, а тело вдруг яростно зачесалось так, как никогда - он не знал, что ему дали специальное снадобье, обостряющее его восприятие. Его ощущения от происходящего и все укусы насекомых, все царапины и синяки он стал чувствовать многократно сильнее.